Представил себя зверем, отводящим стаю от пропасти. Точнее — подальше от цунами.

И рассказал историю пятилетней давности, когда мне пришлось выполнять заказ одного богатого аравийца: снимать фильм ко дню рождения новой украинской жены по имени Офелия…

…Конечно, имя было вымышленным.

Блондинку звали Тося Поскубенко.

Будучи требовательным, я не поленился съездить в Луганск, откуда была родом новая «миллионерша», и узнал, что в классе ее называли «Паскуденко».

Полные женщины, бывшие одноклассницы, говорили о ней с нескрываемой завистью, мол, нашла себе то, что искала, и теперь, тирла длинноногая, имеет все.

Вооруженный услышанным, я все же решил взяться за заказ.

В назначенное время аравиец повез меня за город в свое поместье.

Человеком он был достаточно дружелюбным. Доверчиво заглядывал в глаза, с акцентом, но на украинском языке рассказывал о трогательных прихотях жены, о ее неземной красоте и невероятных способностях. Офелия, благодаря ему, только начала карьеру модели, а к тому же освоила ландшафтный дизайн, немного поучилась на режиссерских курсах, обожала породистых лошадей, разводила китайских «золотых рыбок», рисовала картины, собирала антиквариат и была первой светской львицей всех более или менее известных тусовок.

Я готовился увидеть большую умницу Золушку из глубин промышленного города, которой выпала козырная карта в виде «принца» из Саудовской Аравии.

Тося- Офелия вышла на порог огромного дома, окруженного анфиладой белых колонн, как царица!

На ней были серебристые лосины и длинная футболка, расшитая стразами Сваровски. Под мышкой она держала лохматого песика с розовым бантиком на голове. «Продавщицы Троещинского рынка нервно курят у туалета», — мысленно улыбнулся я.

Простое лицо со скошенным подбородком и широкой переносицей было тщательно замаскировано ярким макияжем. Гелевые губы, искусственно сформированные «сердечком», неестественно выдувались за кончик носа. «Сергей Зверев нервно присоединяется к продавщицам Троещины», — раздался в моей голове второй комментарий.

Офелия повисла на руке своего принца, спряталась за его широкой спиной, игриво поглядывая в мою сторону. Принц пояснил, что ее будут «снимать в кино», и попросил выполнять все, что прикажет режиссер. То есть я.

За пять дней съемок Тося Паскуденко сильно заразила меня вирусом классовой ненависти, последствия которой я начал лелеять в себе как раздражитель для собственной совести.

Монтировал фильм дома.

Тогда мать еще была здорова и, после смерти отца, часто приходила ко мне. Она тихонько сидела за моей спиной и часами наблюдала эту довольно неинтересную и скучную работу. Я резал, кроил, перекраивал кадры.

Курил, чертыхался и несколько раз употребил те высказывания, которые не касались нежных материнских ушей.

…Офелия на ипподроме.

Вся в белом, с красным цветком в длинных, но испорченных многочисленными парикмахерскими процедурами волосах. Конь — белый. Сбруя тоже белая, инкрустированная жемчугом. Лезет на лошадь, выпятив зад, который услужливо подпирает молодой тренер.

«У меня восемь лошадей, — комментирует Офелия, — и все из разных стран мира».

…Вот она в шелковом халате, расшитом китайскими драконами, с тем же псом в руке, показывает интерьер зала.

«Эти колонны — из Греции. Одна из них поднята со дна моря. Раритет! Мы даже ученых нанимали, чтобы получить сертификат». Она трет рукой одну из гладких колонн и добавляет: «Представьте себе, сколько надо было усилий, чтобы вот так отшлифовать ее, чтобы она была похожа на другие и не выбивалась из общего архитектурного ансамбля».

(На этом месте я услышал легкий материнский всхлип у себя за спиной.)

«А вот эта накидка — из кожи настоящего пони, — влечет за собой камеру Офелия, указывая на диван в стиле ампир. — Ну, пони… Знаете? Такие маленькие лошадки. Пользы от них — никакой! Пусик (это она так называет своего аравийца) заказывал его в Новой Зеландии, живого! Его там прямо в прериях убили. Шкуру там же и обработали. Чтобы все было по-настоящему, а не магазинное. Я не люблю искусственности».

(Я снова услышал всхлип за своей спиной. На этот раз — двойной.)

Далее были кадры семейного ужина.

«Пусик» и Офелия сидели за длинным английским столом, сервированным в лучших традициях пятизвездочных ресторанов. Перед ними, как положено, горели длинные белые свечи. Посмеиваясь, супруги скандировали: «Люся! Люся!»

В кадр вошла служанка Люся с большим серебряным подносом в руках.

— Что это? — спросила Офелия.

— Пицца «Луи Тринадцатый»… — поклонилась Люся.

Супруги побеседовали о блюдах. Вероятно, они хорошо подготовились к съемке, ведь Офелия живо и непринужденно рассказала о том, что эту пиццу придумал итальянец Ренато Виола. И почти такую же они с пусиком заказывали в Париже за восемь тысяч евро. Тщательно перечислила все ингредиенты: сыр моцарелла буффало, три разновидности икры, красный лангуст, креветки и омар. Немного сбилась, вспоминая название специальной розовой соли, которую они заказывают в Австрии, — «Murray River».

С видом доброй, но внимательной хозяйки Офелия спросила, какими руками Люся делала пищу — чистыми или бралась за волосы, и, переливчато смеясь, начала бросать куски «Луи Тринадцатого» щенку. Тот смешно прыгал и развозил их по дубовому паркету.

Люся приветливо, как на детей, смотрела на хозяев. И украдкой — на плоды своего труда, которые лохматая уродина гоняла по полу.

На этом месте из-за своей спины я услышал материнский голос…

Откровенно говоря, я никогда не ожидал такого от своей интеллигентной мамы, бывшей преподавательницы университета и пожилой женщины с безупречным литературным вкусом.

— Чтоб ты в аду вечно срала тем Луи Тринадцатым и вечно просраться не могла! — спокойным тоном произнесла моя вежливая мать.

…Мигель хохотал как сумасшедший.

— Неужели в вашей стране есть такие богатые люди? — спросил он и кивнул в сторону «gated community». — Древнегреческие колонны не могут себе позволить даже они!

Пришлось сделать экскурс в экономическую и политическую ситуацию в родном отечестве.

Мигель был откровенно удивлен.

Мы с Лизой — не меньше. Ведь два вопроса нашего радушного хозяина касались тех знаний, которые он, вероятно, получил еще в начальной школе: есть ли в нашей стране царь и правда ли, что на завтрак мы едим черную икру, запивая ее водкой.

Мы не стали его разочаровывать.

Постепенно и эта, я бы сказал познавательная, часть нашей вечеринки закончилась.

И я наконец поставил вопрос ребром, хотя мой язык уже изрядно заплетался:

— Мигель, друг, а ты точно уверен, что он живет там?