Над головами охранников, на серой, украшенной подозрительными подтеками стене, висел дурно выполненный фотопортрет Кувалды. Одноглазый фюрер по-отечески улыбался подчиненным и посетителям Южного Форта тонкими, резиновыми губами. Подобные ужимки не были свойственны Красным Шапкам, поэтому гримаса, навязанная пиарщиками главе семьи, выглядела диковато. Особенно вкупе с нацарапанным на стене лозунгом:

«На посту нельзя спать даже одним глазком. Если сомневаешься в себе — вырви лишний глаз, но не подводи товарища. Кувалда Шибзич».

— Так кто тебе нужен, чел? — недружелюбно повторил один из воинов.

— Я — Кортес, — холодно представился наемник и кивнул на портрет, — хочу поговорить с Кувалдой.

— А великий фюрер хочет с тобой разговаривать, чел?

Но уйбуй перебил начинавшего заводиться рядового:

— Кувалда предупреждал, что ты приедешь. — Охранник отставил стакан и нехотя поднялся. — Пойдем, чел.

Внутренний дворик Южного Форта был основательно загажен: помимо трех огромных мусорных контейнеров, которые, судя по всему, наполнялись прямо из окон, все свободное пространство занимали беспорядочно поставленные на прикол джипы и мотоциклы — единственные признаваемые Красными Шапками средства передвижения. Из распахнутых дверей трактира «Средство от перхоти» (как ни странно, его тоже содержали концы) долетали стоны вялотекущей оргии: бравурная музыка, пьяная ругань и звуки ударов. Внутренний дворик тоже украшал портрет вождя, но огромный — не меньше четырех метров в высоту — и без лозунгов. В отличие от изображения в дежурке, Кувалда не улыбался, а пристально смотрел в светлое будущее своей полудикой семьи. Единственный глаз его был задумчив и целеустремлен, а низкий лоб испещрен академическими морщинами. Около портрета на корточках сидел одинокий воин и с завистью прислушивался к воплям из трактира.

— Зачем он здесь? — лениво осведомился Кортес. — Боитесь, что портрет любимого фюрера утащат?

— Он уже не фюрер, темнота ты человская, а великий фюрер, — огрызнулся уйбуй. — А стражу поставили, чтобы около портрета не мочились. Вон там, у помойки мочиться можно, в сортире мочиться можно, а у портрета нельзя.

— Ну-ну.

Еще несколько месяцев назад Кувалда являлся фюрером Шибзичей — самого маленького клана Красных Шапок — ни о каком императорстве, естественно, не помышлял, по крайней мере в открытую, а старательно лавировал между грозными предводителями куда более могущественных кланов: Дуричей и Гниличей, терпеливо дожидаясь, когда они допустят ошибку. И дождался.

Ослепленные посулами Вестника, Красные Шапки рискнули выступить против Великих Домов, что едва не привело к их полному уничтожению, стоило жизни доброй трети воинов и забросило на вершину власти в семье единственного оставшегося в живых фюрера — Кувалду Шибзича. Он сумел удержать своих диких соплеменников от естественной в таких случаях междоусобицы и уже несколько месяцев единолично возглавлял семью. Кортес, который принимал в событиях с Вестником самое живое участие (в частности, именно он пристрелил Саблю, фюрера клана Гниличей), про себя отметил, что за эти несколько месяцев о Красных Шапках никто ничего не слышал — напуганные дикари вели себя очень тихо.

Наемник и сопровождающий его уйбуй миновали внутренний дворик и, войдя в подъезд башни, снова уткнулись в портрет великого фюрера — на этот раз в полный рост. Кувалда в сверкающих доспехах стоял на небольшом пригорке и сквозь зубы цедил что-то почтительно склонившему голову светловолосому воину. За спиной полководца развевались красные знамена с изображением чертополоха — герба Красных Шапок.

— Император отдает приказ барону Мечеславу наступать на позиции Ордена. Дело происходит во время последней войны между Великими Домами, — не дожидаясь вопроса, объяснил уйбуй и, почесав под банданой, добавил: — Малевич.

— Неужели?

— Говорят, почел за честь.

— А барон Мечеслав видел эту мазню? — поинтересовался наемник. — Как я понимаю, у Великого Дома Людь свой взгляд на роль Красных Шапок в последней войне.

— Барон не видел, — коротко ответил уйбуй.

В случае, если вождям Зеленого Дома требовался кто-нибудь из Красных Шапок, они просто вызывали искомого дикаря к себе, а не мотались по московским окраинам.

— Нам сюда.

Грязный лифт доставил их на последний этаж.

— Кабинет великого фюрера на самом верху. Он любит смотреть на свой город.

— И думать, — поддакнул Кортес.

— И смотреть в будущее нашей великой семьи, — согласился уйбуй.

Выйдя из лифта, Кортес преодолел маленькую приемную с шестью охранниками, арку металлоискателя, приемную побольше с тремя охранниками и только после этого оказался у цели своего визита.

Кабинет Кувалды, занимавший основную площадь последнего этажа, был обставлен тяжелой мебелью в стиле «фантазии Валуа», изобретенном два года назад тверской лесопромышленной артелью и пользующемся бешеной популярностью у средней руки бандитов. Массивный письменный стол с колонноподобными тумбами был украшен открытым на всякий случай ноутбуком, пустынный стол для заседаний окружали двенадцать цветастых полукресел, барная стойка распространяла терпкий запах виски, и только огромная карта Тайного Города на глухой стене немного оживляла пейзаж. Портретов императора не было — Кувалда отличался большой личной скромностью, — а сам фюрер сидел в кресле, во главе письменного стола и важно выдерживал церемониальную паузу. Двери с тихим скрипом закрылись.

Наемник молча подошел к ближайшему креслу, отодвинул его от стола, брезгливо осмотрел, проверяя чистоту сиденья, и только после этого присел, забросив ноги на стол. Великий фюрер продолжал молчать.

— Кувалда, — протянул Кортес, — если ты позвал меня только для того, чтобы продемонстрировать свой новый кабинет, я вышибу тебе второй глаз.

— Неужели?

— Советую не проверять.

— Горячий ты, чел.

Поняв, что официальных приветствий он не дождется, Шибзич выбрался из кресла и подошел к бару.

— Виски буфешь?

Природная шепелявость Красных Шапок проявлялась у новоиспеченного императора очень сильно.

— Никогда не совмещаю неприятное с бесполезным.

— Все знают, что у тебя фурной характер, потому что ты фружишь с навами. — Кувалда задумчиво перебрал несколько бутылок, выбрал наиболее подходящую и налил янтарную жидкость в стакан.

— Поэтому я и дружу с навами, — поправил его Кортес, — мы хорошо понимаем друг друга.

— Может быть.

Кувалда залпом опустошил стакан, взял бутылку в руку и сел за стол напротив наемника:

— В наших отношениях, Кортес, не все было глафко, но мне всегфа имп… импа… — Фюрер вытащил из-за пояса замусоленный блокнот и поправился: — Импонировала мне твоя тверфость фуха.