В Севастополе Фаддей надеялся встретить друзей по Корпусу Сашку и Петра Дурасовых. Он знал, что они служили на «Ретвизане» у Грейга и адмирал, став командирам Черноморского флота, само собой, потянет двужильных братьев за собой. На их долю выпало и долгое пленение в Портсмуте, когда англичане задержали сенявинскую эскадру на пути домой, поскольку Александр I после Тильзита качнулся к французам. В 1811 году отпущенных из плена братьев направили в корабельный экипаж. Вскоре Саша получил в командование бриг «Панагия» и был произведён в капитан-лейтенанты. А куда девался Пётр, Фаддей не слышал. Но и в Севастополе с «Панагией» как-то не приходилось встретиться: то Беллинсгаузен был в плавании, то бриг болтался где-то в море.

И вдруг однажды на горизонте марсовый увидел корабль, крикнул:

— Вашвысбродь! Бриг по курсу!

Фаддей навёл зрительную трубу и увидел шустренький кораблик, по обличию похожий на рассыльное судно. За дальностью он не мог прочитать название на борту, однако на всякий случай приказал взять рифы. Фрегат сбавил ход, и без того тихий, так как ветер едва надувал паруса.

— «Панагия»! — доложил остроглазый матрос с марса.

— Просигнальте: имеет ли возможность капитан задержаться на рандеву?

Матрос замахал флажками. Через пару минут отозвался:

— Спрашивают: назовите командира.

— Отвечай: капитан второго ранга Беллинсгаузен.

Уже и без подзорной трубы стало видно, как бриг изменил курс и пошёл на сближение.

— Лечь в дрейф!

Рулевой поставил фрегат боком к ветру. Матросы расположили паруса так, чтобы одни гнали судно вперёд, другие назад, а корабль оставался на месте. С брига опустили ялик. Ещё издали Фаддей заметил высокую, ладную фигуру Сашки Дурасова. Тот обрадованно замахал фуражкой.

Дурасов прямо-таки взлетел на фрегат. Отбросив принятые церемонии, облапил тщедушного Фаддея.

— Наконец-то довелось встретиться, — забасил он, принимая из рук вестового бутыль с терпкой «Изабеллой».

В каюте разговорились, перескакивая с темы на тему, торопясь выложиться. Вспомнили кадетских однокормильцев Луку Богдановича, Гришу Рикорда, Якова Путятина, Степана Пустошина, Сашу Штерха, Ваню Елагина, Серёжку Бровцина — людей для флота небесполезных. О брате Сашка сообщил, что Пётр остался в Кронштадте ждать вакансии в эскадре Кроуна. Потом волей-неволей разговор скатился к тому, что занимало и солдатские казармы, и матросские кубрики, и офицерские кают-компании, и светские салоны, — к неизбежной войне с французами. Сравнили армии — Бонапарт превосходил в силе почти вдвое.

— Ежели столкнутся в сражении, мы погибаем, — как всегда категорично заявил Дурасов.

— Значит, начнём с отступления?

— Наверное, со «скифской войны»... Помнишь Геродота?..

«Отец истории» рассказывал о том, как в 512 году до Рождества Христова персидский царь Дарий отправился воевать с нашими далёкими предками — скифами. В громадной империи от Индии до Греции он собрал семисоттысячное войско, какого не видывал древний мир. Перебросив его через Босфор, он покорил Македонию и Фракию, переправился через Дунай и вторгся в скифские владения Причерноморья.

А скифы — народ воинственный, смелый — в этот раз в открытый бой ввязываться не стали. Сработал инстинкт самосохранения, известный даже зверю и неандертальскому пращуру, прежде чем напасть, устраивал разведку, прикидывал, а по зубам ли будет противник. У персов тьма людей, вооружение — железо. У скифов и войска маловато, и оружие — стрелы да копья с костяными и бронзовыми наконечниками. Зато скифы — удалые наездники, лихо стреляли из лука с седла, ловко метали дротики. И решили они отступать вместе с семьями, кибитками, стадами скота и отарами овец, засыпая колодцы, выжигая траву. Переплыли через Дон, стали подниматься по Волге. Пешее войско Дария так и не смогло их догнать. От жажды и голода стала таять персидская армия, как снег в весенний день.

Тогда Дарий наказал своему послу сказать скифскому царю: «Зачем убегаешь? Если считаешь себя сильнее, то сражайся со мной. Если — слабее, то покорись, приди ко мне с землёю и водою в руках».

На эти слова скифский царь ответил: «Из страха я не убегал никогда и ни от кого. Я и теперь веду такую же жизнь, какую всегда вёл, и от тебя вовсе не убегаю. В нашей стране нет ни городов, ни садов, ни полей. Поэтому нам нечего опасаться, что наше достояние будет покорено и опустошено кем-нибудь. Нам защищать-то нечего. Мы ведь в любом месте живём одним и тем же способом. Где мы, там и наша родина. Значит, нам и нечего торопиться, чтобы вступать с тобою в бой. А коли ты сам хочешь сражаться, отыщи гробницы наших предков — тогда ты узнаешь, как мы за них постоим! Вместо воды и земли я пошлю тебе другие дары. А за то, что ты называешь себя моим владыкой, я ещё расплачусь с тобой».

И могущественный властелин мира отступил. С остатками своего войска он едва унёс ноги за Дунай. Полудикие скифы, ещё не знавшие железа, не зная оседлости и грамоты, вовремя разведали о превосходящих силах противника, правильно оценили обстановку и совершили то, что не удавалось сделать другим народам древнего мира. Они оказались победителями.

Фаддей вспомнил о своих близких на Эзеле — Рангоплях, Айре, которых могло коснуться французское нашествие, о городах и сёлах, неизбежно попадающих под огонь войны.

— Скифам и впрямь терять было нечего, но какой урон нанесёт Бонапарт теперь нашим западным краям! — сказал он Дурасову, на что тот ответил:

— Лучше потерять толику, чем всё.

Пока они выпивали и разговаривали, начал свежеть ветер. Кадетский друг заторопился к своему бригу.

...Александр Алексеевич Дурасов ещё тридцать шесть лет послужит флоту в эскадрах Кроуна, Лутохина, Гамильтона, фон Платена.

Станет начальником флотской дивизии, имея флаг на кораблях «Диана» и «Император Александр I». 30 августа 1848 года вице-адмирала Дурасова назначат членом Адмиралтейского совета, но 6 сентября, ещё до прибытия в Петербург, Он скончается от быстротечной лихорадки в Кронштадте на руках командира и военного губернатора Фаддея Беллинсгаузена.

Но сейчас они ещё были молоды и полны надежд, внешняя опасность не казалось такой уж страшной.

Интересна судьба адмирала Александра Семёновича Шишкова. Именно благодаря ему провинция, вся Россия узнавала о том, что творилось в царской Ставке, откуда шли воззвания к русскому народу. Именно за сладкоречив и понравился государю старый адмирал, ставший вроде шрайбера — составителя речей царя и манифестов от его имени.

— Я читал рассуждение твоё о любви к Отечеству, имея таковые чувства, ты можешь ему быть полезен, — сказал государь. — Кажется, у нас не обойдётся без войны с французами. Нужно сделать рекрутский набор. Я бы желал, чтобы ты написал о том возвышенный рескрипт.

— Ваше величество! Я никогда не писывал подобных бумаг, это будет мой первый опыт... Как скоро это надобно?