– И больше восемнадцати лет мы живем в страхе, – проговорил Фрамин печально. – Многие из видных горожан погибли на плахе. Другие просто исчезли, как твой учитель, Бенеш. Шепчутся о том, что Харугот знаком с давно забытым колдовством Старых рас или даже Древних, но никто не рискует выступить открыто, ибо дерзкий язык в Безарионе сейчас – верный путь к гибели…

– Ужин готов, – объявил Астий, заглядывая в дверь.

– Прошу за мной, – геральдист стремительно поднялся, седые волосы на его голове закачались.

Ужин подали в большой столовой, на длинном овальном столе, покрытом белой скатертью. Слуга зажег множество свечей, а посуду, судя по всему, вытащил из дальних сундуков, куда не заглядывал многие годы. Но зато еда – жаркое из кролика, свиные отбивные и копченая морская рыба с зеленью – оказалась очень вкусной.

Астий менял тарелки, подливал вино, и все это с бесшумной обходительностью хорошо воспитанного призрака.

– Наелись? – спросил Фрамин, когда от десерта – миндальных пирожных – ничего не осталось.

– Спасибо, – кивнул Олен, сдерживая сытую отрыжку, и спутники поблагодарили вслед за ним.

– Слава богам. Астий вас проводит к гостевым спальням, они у нас на втором этаже.

За слугой поднялись по узкой и очень скрипучей лестнице, вышли в коридор, застеленный темным ковром. Свет упал на две расположенные напротив двери, заиграл на круглых ручках из желтого металла.

– Прошу, – Астий указал на одну из дверей, – тут я постелил для вас, мессен Бенеш. А в этой комнате – для вас, мессен и мессана. Оставляю вам подсвечник, свечи из него как-нибудь поделите.

После этого он отвесил изящный поклон и утопал вниз по лестнице. Ступеньки простонали одна за другой и затихли.

– Спокойной ночи, – пробормотал Бенеш, выдернул одну из свечей и шмыгнул к себе в комнату.

– Интересно, почему нас поселили вместе? – процедила Саттия, поворачивая ручку.

– Хозяева решили, что мы супружеская пара, – фыркнул Олен.

Комната, куда их поместили, была просторной, как сарай. На окне висели шторы из лилового бархата, стены покрывала светлая ткань, поблескивали шляпки держащих ее гвоздиков. Ковер на полу заглушал шаги, а посредине, в компании трех стульев стояла большая, роскошная кровать.

Белела гора взбитых подушек.

– Так, – очень медленно проговорила Саттия, – корни и листья, это что, нам придется спать на этом?

– А что тебя не устраивает? – Олен поставил подсвечник на один из стульев.

– В одной кровати с тобой!

– И что? – он посмотрел на девушку с недоумением. – На постоялом дворе тебя это не сму…

– Что бы ты понимал! – синие глаза Саттии полыхнули гневом, она почти кричала. – Там был третий! Нет, я сейчас отправлюсь вниз и…

– Значит, я внушаю тебе отвращение? – Олен почувствовал нарастающий гнев, труда стоило не повысить голос. – Или ты боишься, что я на тебя наброшусь, точно щука на леща?

– Ну нет, но… – Саттия выглядела такой ошеломленной, словно с ней заговорил кот или собака.

– Тогда успокойся и ложись, – он развязал пояс и принялся снимать колет. – Устроить склоку и вовлечь в нее гостеприимных хозяев – плохая идея, клянусь Селитой. Я не заразный, не храплю, а места здесь хватит для того, чтобы убралось человек пять.

Девушка не ответила ничего, в ее взгляде мелькнула растерянность. Олен снял сапоги и штаны, сложил всю одежду на второй стул, залез под одеяло и отвернулся так, чтобы не видеть Саттии. Некоторое время царила тишина, потом раздалось шуршание. Свечи погасли, кровать слегка качнулась, и одеяло с другого ее края задвигалось.

– Ты не сердись, – шепнули из темноты, – я слегка… ну, погорячилась…

– Чего уж там, – Олен подумал, что такой гордячке извиниться труднее, чем куропатке – научиться плавать.

А потом закрыл глаза и уснул.

Утро встретило дождем, коротким, но очень бурным. Молнии едва пробивались через плотные шторы, но гром лупил так, что весь дом вздрагивал, а за окном шипели и клокотали дождевые струи.

– Хватит спать, – как выяснилось, Саттия успела встать, причесаться и одеться, – хозяева уже на ногах.

– Откуда ты знаешь? – Олен зевнул.

– Слышу, – девушка улыбнулась и пошла к двери.

Когда Олен спустился, то на овальном столе ждал завтрак – овсяная каша с какими-то фруктами, на вкус напоминающими очень сладкие яблоки, сыр, колбаса и черный горячий напиток.

– Его делают из смолы дерева нол, что растет в Мероэ, – пояснил Фрамин, – надо добавить немного сахару, можно молока…

Олену напиток не понравился, а вот Саттия и Бенеш выпили с удовольствием и попросили добавки. После завтрака все перебрались в комнату с камином. Геральдист принес тонкий длинный нож с острым лезвием и небольшой кристалл горного хрусталя, отполированный так, чтобы грани были ровные и совершенно прозрачные. Отворил окно, пустив в дом запах сырости и шлепки капель, падающих в лужи.

Дождь к этому времени закончился, выглянуло солнце, и желтые лучи проникли в комнату, упали на стол.

– Итак, – сказал Фрамин, и под его взглядом Олен почувствовал себя неуютно, – пора узнать кое-что. Прошу вашу руку, молодой человек. Будет чуточку больно, но совсем немного.

Олен сглотнул, протянул левую руку. Сердце забилось, когда старик острием ножа кольнул в мякоть большого пальца. Капля крови упала на столешницу и засверкала, точно крохотный рубин. Геральдист взял кристалл, поместил его в солнечный луч, повернул… и на стол легла крошечная радуга.

– Ух ты! – вздохнула Саттия восторженно. – Колдовство, да?

– Нет. Хрусталь обладает способностью выделять из обычного свечения истинное… а оно… – Фрамин сдвинул хрусталь так, что красный свет попал на кровь. И та… закипела, как вода над огнем!

– И что это значит? – спросил Бенеш.

– Только одно, – геральдист очень аккуратно положил кристалл, потер руки и посмотрел Олену прямо в глаза, – в твоих жилах течет кровь императоров.

– Что? Да это ерунда! Такого просто не может быть! – в ошеломлении Олен вскочил из кресла. Захотелось обозвать Фрамина лжецом, старым придурком, выжившим из ума выдумщиком. – Ведь вы так пошутили, да?

– Нет. Истинный свет, попадая на кровь потомка Безария Основателя, заставляет ее кипеть.

Олен расхохотался, нервный спазм скрутил нутро, вынудил схватиться за живот. Из глаз потекли слезы, сердце забилось часто-часто, а потом замерло. Кашель перешел в хрип, и только затем вернулась способность говорить.

– Я – родич императоров? Всю жизнь копавшийся в земле, не видевший ничего, кроме Заячьего Скока?

– Кровь говорит за тебя, – геральдист покачал головой, – я скажу больше, в родословных книгах за год твоего рождения записан только один мальчик, появившийся на свет в роду правителей Золотой империи. Сын Кратиона Пятого.