Годы медитативных практик и голос копья помогли укрыться от тоскливой яви.

///

Будучи ещё ребёнком, Самшит любила лежать на воде. Воспоминаний о детстве до пришествия в храм она сохранила немного, да и те в основе своей ранили душу. Но это было совсем ранним и очень ярким. Там, в далёком смутном прошлом остался песчаный берег с раковинами и высушенными морскими звёздами. Его защищал барьерный риф, укрощавший волны, отчего вода подле берега оставалась спокойной и безопасной. Самшит помнила, как лежала на её тёплой поверхности маленькая, загоревшая дочерна, жмурившаяся от яркого солнца. Под ней плавали яркие рыбки, море шумело совсем близко, где-то рядом пела родная мать и мир казался прекрасным…

Первожрица Элрога лежала на спокойной холодной воде. Она не была уже ребёнком и солнце не светило ей, наоборот, перед глазами стояла темнота. Не шумело море, не плела ожерелья на берегу мама. Самшит была совершенно одна. Сколько времени прошло во сне, она не могла понять, да и не хотела. Темнота, холод и тишина не побуждали к мыслям или поступкам.

Могла пройти вечность, прежде чем водную гладь поодаль рассёк плавник. Он высунулся как остриё скимитара из плоти, с тихим плеском стал резать её, совершая один круг, другой, третий. Акулий плавник кружил рядом с Самшит. Девушка понимала, что это угроза, однако не чувствовала страха.

Маргу поднялся над водой. Света всё также не было, Самшит, однако, представляла его себе, а через это и видела, — чудовище. Голова белого орка ещё больше уподобилась акульей, вытянулась, заострилась; позвоночник продолжился длинным хвостом. Искажённое тело Маргу было нагим и мокрым от влаги.

Чудовище вышло из вод, присело на корточки и стало глядеть, покуда капли стекали с акульей кожи. Эта близость отвращала, а взгляд должен был леденить кровь, ведь Самшит пребывала в его стихии, в его полной власти.

— Довольно, — раздалось отовсюду тихое, неживое, — пора идти, жрица.

Она не знала, что заставляло её подчиняться, но происходило сие не против воли. Самшит перевернулась на живот и по-лягушачьи подплыла к чудовищу. В том месте действительно была твердь, — острые камни, которые больно впивались в ступни и ладони. Темнота не мешала видеть.

— Идём.

Порождение глубин зашагало прочь, громко шлёпая перепончатыми ступнями, девушка беззвучно двинулась рядом и чуть позади. Разумом понимая, что орк был врагом всего, во что она верила, Самшит, хранила неколебимое спокойствие. Пальцы сжались на холодном и тяжёлом древке, Доргонмаур сам собой появился в руках жрицы.

Впереди, очень далеко забрезжил свет. Когда они вышли из туннеля, — оказались на отвесном горном склоне с небольшим выступом. Внизу простиралась пустота. От подножья хребта устремлялась в бесконечность травянистая равнина, по которой гуляли ветра. Посреди неё высился огромный сверкающий полис с тысячами башен, певших колокольным звоном. Город храмов. Город-храм.

— Вот он. К нему ты стремишься, жрица, — раздался безжизненный голос вновь, — к дому своего бога, который теперь принадлежит Огненному Кузнецу. Помнишь ли ты?

— Помню что?

— Помнишь ли ты, зачем идёшь в город, где никто не будет рад тебе?

Колокольный звон становился громче, ветер нёс его к горам и всякий миг к сонмищу бронзовых голосов прибавлялись новые. Город стоял в великой дали, но стоило Самшит приглядеться, она смогла увидеть его величественные улицы вблизи, увидеть храмы, превосходившие красотой и размером всё, виденное прежде, образы чужих святых, взиравших со стен в оправах из золота и самоцветов, статуи крылатых людей с пламенеющими клинками, которые охраняли Синрезар вместо священных драконов Элрога. Как же громко голосили колокола… она поняла вдруг, что это был набат, — крик тревоги. Как же страшно бил он по телу и душе, заставлял кости дрожать! Глас иного бога, бога-вора, забравшего себе чужое! Этот город был построен для Элрога и только Пылающему он должен был принадлежать!

— Обитель врага, — сказал голос, — ты знаешь, что нужно сделать.

— Обрести Доргон-Ругалора! Посланца, который приведёт в этот мир Доргон-Аргалора!

— Помни об этом, жрица и сделай то, что должно быть сделано.

Она знала, а потому с воинственным криком перехватила Доргонмаур в занесённой руке и метнула его.

Священное оружие Сароса Грогана обратилось росчерком света, унеслось в небеса и через мгновение, преодолев немыслимый простор, пало в пределы города. Долго казалось, что копьё пропало бесследно, только набат терзал душу. Но вот умолкли колокола и поднялся над башнями столп пламени, и стали рушиться они. Гибли святые в золотых оправах, трескались ангелы на пьедесталах и вместо перезвона ветер нёс к горам голоса тысяч гибнувших людей; жирный дым, в который обращались их тела. Колоссальный взрыв поднял сердцевину города к небесному куполу, обломки чужих храмов пали, выпуская из-под земли тёмный силуэт о пары рогов. Исполин, великан, сгусток темноты высунулся наружу и тень его крыльев покрыла весь Синрезар. В поднятых руках колосса покоился Доргонмаур и сквозь все расстояния его взгляд достигал Самшит.

— Вот он, — заговорил мёртвый голос, — Несущий Хаос, Драконоубийца, Пламень Ненависти, Опустошитель, Осквернитель, Анафема. Ждёт, пока ты найдёшь его, жрица. Я помогу. Я доведу тебя. Я не дам оступиться.

Орка больше не было рядом, он пропал, оставив только голос. Через мгновение после того, как Верховная мать поняла это, гор достиг драконий рёв, который превратил их гранитные тела в пыль и смёл с лица мира, а следом пришёл свирепый ветер, родивший тысячи огненных смерчей. Только Самшит и уцелела, охваченная их горячими объятьями, ведь избранные слуги Элрога неподвластны пламени.

Раскалённое прикосновение едва не заставило её закричать, но Верховная мать стерпела, ибо всю жизнь купалась в огне. Она выдерживала неописуемую боль, пока сгорала её кожа, на смену которой приходила чешуя, пока рвались из спины крылья, рос хвост, пробивались рога. Она переродилась за несколько тяжких, мучительных мгновений и окинула мир новым взглядом.

За руку её держал разрушитель Синрезара, великий тёмный силуэт. В другой его руке покоился Доргонмаур, раскалённый, звенящий, источавший солнечный жар. Избранник Элрога смотрел на Самшит парой янтарных углей.

— Доргон-Ругалор…

В ответ из распахнувшейся пасти его полилось:

— Utnag ongri boren shie. Angren soruz giel shie. Vagorn nazgot iychash shie. Dumgoj rohan varn shie. Vayshan umlo corn shie. Etnag larga gorott shie.

Услышав те слова, она заплакала от радости…

///

Она открыла глаза, чтобы увидеть свою комнату в свете одинокой лампы. Сердце билось спокойно. Сон попытался ускользнуть, но Верховная мать не позволила, удержала.

Это повторилось.

За месяцы путешествия Самшит много размышляла над тем, что произошло в самом начале плавания на «Предвестнике». Чужой сон, переходивший в чужую явь? Как такое было возможно, и почему именно с ней? Почему ненавистное существо вновь явилось в её грёзы? И, раз на то пошло, отчего оно решило, что хочет помочь?