Судя по кислым и помятым лицам диверсантов, не спеша покидающих кузов грузовика, пьянка, как всегда, прошла не скучно. Все, кроме разве что Ярослава, были хмуры, медлительны и больны традиционной русской хворью под названием «рогатый бодун». Подполковник Шелестов встречал «отпускников» на ступеньках казармы, прячась под козырьком от густо валящих с серого низкого неба тяжелых снежных хлопьев. Кивком головы подозвал старшего группы, спросил с легкой понимающей ухмылкой:

– Жить будем, Штык?

– Как Родина прикажет, товарищ командир. Нормально погудели. Голова – барабан, во рту будто кошки ночевали, других происшествий не случилось. Разве что ниндзю молодого, Охотника, тоска погрызла. И Жук…

– Что с Бойко? Снова язва?

– Да нет, язва зажила давно. Ночью решил прогуляться, случайно поскользнулся, упал и поставил синяк на бедре и пятой точке. Ерунда, в общем. Но болит.

– Это его проблемы. Никаких поблажек. Ладно… До завтрашнего утра свободны. Отдыхайте, отсыпайтесь, отпаивайтесь чаем с лимоном. С утра – физподготовка по общему плану. Кросс с выкладкой десять километров и стрельба, фауст-патрон. Жука тоже касается. Так и передай ему. Поскользнутому.

– Есть, тащ командир, – козырнув, Штык нырнул в казарму.

Когда Корсак поравнялся с подполковником, Шелестов остановил его, придержав за локоть, произнес глухо, глядя куда-то в сторону:

– Задержись. Разговор есть.

Ярослав остановился, отошел на шаг, пропуская внутрь слегка прихрамывающего от полученной травмы, опухшего с перепоя бедолагу Жука. Максим Никитич некоторое время стоял молча, сунув руки в карманы форменных брюк, дымя папироской и глядя куда-то вдаль. Затем бросил окурок в мусорное ведро у входа, сплюнул туда же и, вздохнув, перевел испытующий, тяжелый взгляд на терпеливо ожидающего распоряжений бойца.

– Как отдохнул, Ярослав?

– Мне не нравится, товарищ подполковник, что их заставляют, – не отводя глаз, спокойно сказал Корсак. – А девчонки просто не могут отказаться. Иначе мгновенно вылетят и из общежития, и из своего физ-института.

– С чего ты решил, что они из физкультурного?

– Я не слепой. Мне достаточно одного взгляда на их фигуры. У всех шестерых сверх обычного развит плечевой пояс. И – ни капли лишнего жира, что среди наших русских женщин вообще очень большая редкость. Я уверен, что девушки либо гимнастки, либо пловчихи.

– Это одна из них тебе нажаловалась? – Взгляд Шелестова стал испытующе-колючим.

– Нет. Они молчат. Боятся, видимо. Я догадался. Только две из шести получали явное удовольствие от поездки к нам на «дачу». Натура у них такая. Сущность блядская. Остальные четыре девушки просто терпеливо отбывали номер, изо всех сил стараясь улыбаться. Как трудовую повинность.

– Гм. Это что-то новенькое. Раньше никто не жаловался. Скорее, наоборот – рвались на «дачу». А ты, значит, из соображений высокой морали, ограничился одной лишь водкой?! – лукаво прищурился подполковник. – И то, я смотрю по лицу, в весьма умеренных количествах. Не как остальные мужики.

– Не… совсем так, товарищ командир, – после короткой паузы признался Ярослав. – Я тоже первую ночь спал не один. Так получилось. Слишком долго не видел женщину, слишком много выпил, вот и сломался. Все понимал – и не смог сдержаться. Но это дела не меняет. Я больше туда не поеду, лучше останусь на базе. Мне неприятно то, как это делается. Я предпочитаю близкие отношения по взаимной симпатии. Но здесь это невозможно.

– Допустим… допустим, я с тобой согласен, – откашлялся Батя. – Что ты предлагаешь? Перестать возить красивых молодых девушек из общежития института физкультуры и оставить только водку с баней? Или заменить студенток на дешевых шлюх с заразой? Предварительно организовав облаву, отловив их по кабакам и воровским «малинам», переписав пофамильно и письменно обязав раз в неделю бесплатно выезжать за город и обслуживать группу изголодавшихся военных на дальнем кордоне? Я не давлю, Слава. Пойми. Я просто спрашиваю тебя: как быть? Посоветуй. Решим проблему вместе!!!

– Я… честно говоря, не знаю, Максим Никитич, – тихо произнес Ярослав. – Конечно, доктор прав. Да и без Спирта понятно: мужики, безвылазно живущие на базе, должны периодически отдыхать. Не только душой, но и телом. Однако лично мне не нравится, когда девушки ложатся в постель по принуждению.

– Предлагаешь отпускать «стерхов» в увольнение? – криво ухмыльнулся Шелестов. – Или брать на «дачу» только добровольно согласных?

Корсак молчал. Он просто не знал, что ответить.

– Ладно, Слава, – нарушил тишину подполковник. Положил ладонь Корсаку на плечо. Стиснул сильные пальцы. – Оставим эту щекотливую и не простую тему на будущее. Хотя, признаюсь, кроме тебя, мотивы согласия девушек мало кого из бойцов отряда волнуют. Главное – результат. А при данной организации отдыха он стопроцентно гарантирован. Твое мнение я, безусловно, учту… А сейчас… Пойдем лучше прогуляемся по дорожке, Ярослав. Нам с тобой есть о чем поговорить с глазу на глаз. Без свидетелей. Например, – Шелестов шагнул со ступенек вниз, – о твоей маме. Анастасии Михайловне Корсак.

От бокового зрения подполковника не ускользнуло, как напряглось, застыло на миг лицо Охотника, когда он назвал имя и фамилию его матери. Впрочем, на другую реакцию, точнее, на ее отстутствие, Батя и не рассчитывал. Слишком серьезными были произнесенные им слова.

Ярослав и Максим Никитич спустились с крыльца казармы, и тотчас их облепил падающий с неба снег. Но оба, казалось, не замечали такой мелочи, как ненастье.

– Я знаю, кто ты, Слава, – буднично, словно мимоходом, признался подполковник. Хотя это было уже и так понятно. В его ровном, почти лишенном интонаций голосе не было ни осуждения, ни скрытой угрозы. – И должен признать, что легенду ты придумал почти безукоризненную. В чем тебе очень помог твой сэнсэй, профессор Сомов. Сам – коренной дальневосточнец. Только в одной мелочи вы допустили промах… Впрочем, после твоих откровений насчет матери, тридцать лет проработавшей в больнице, я бы все равно с тебя не слез, пока не докопался бы до истины. Я совсем не хочу выставить старшего лейтенанта Веригина стукачом, открывая тебе истинную первопричину моего пристального интереса к тебе. Напротив – Лис сделал то, что и должен был сделать на его месте любой из бойцов отряда. Я просто хочу, чтобы ты понял, Слава, какой огромный вес иногда имеет неосторожно произнесенное тобой слово. Ведь окажись на моем месте другой человек, с иными жизненными принципами, и ты уже давно был бы выдернут с «дачи» и лежал бы сейчас весь в крови, на каменном полу холодного сырого подвала. В камере. Максимум через сутки после ареста, которых с лихвой хватило бы на то, чтобы выбить из тебя все возможные и даже невозможные признания, за тобой бы приехала машина и увезла тебя в крохотный, но очень грозный следственный изолятор, в котором никогда не бывает гражданских преступников. То есть туда, откуда, как правило, всего две дороги – или в лагерь, или к стенке… Но, по счастью, командир «Стерха» пока еще я. Поэтому ты сейчас идешь рядом со мной. Живой и, думается, вполне здоровый. Не считая легкого похмелья…