Тарсон уходит. Я прикрываю веки, чувствуя, как подкатывает тошнота, сжимаю губы, сглатывая горечь. Я не чувствую радости, она похоронена под тяжестью мутного осадка покинутости и обмана, который оставил Фоэрт Кан. Я не смогла возразить, сказать, что Тарсон не имеет никакого отношения к моей дочери.

Боже. Моргаю часто, чтобы прийти в себя.

На смену досаде приходит стыд. Это отрезвляет. Нужно немедленно уйти отсюда, покинуть это помещение.

Резко разворачиваюсь и почти бегу из зала, только слышу, как гулко стучат каблуки, проходя мимо охраны, мимо своего отца и Магрит, я вижу их смазанным пятном, оставшимся позади, но до слуха с запозданием долетают обрывки острых слов.

— Какой позор.

— Я вам сочувствую, господин Гастор, у вас ужасно распутная дочь.

— Она не стоит называться вашей дочерью.

— Она не достойна носить имя Ридвонов.

Я сбегаю с лестницы, на пути появляются законники, но никого из тех, кто был рядом с Каном. И самого мага нигде не видно. Да и не нужно. Не хочу его видеть. Никогда не хочу с ним больше сталкиваться! Пусть исчезнет из моей жизни. Навсегда!

— Адалин! — я вздрагиваю, а по телу прокатывается волна холода.

Останавливаюсь у входа и медленно оборачиваюсь, ко мне направляется Эварт Грант. Его ведь не было на суде.

— Добрый день, леди Ридвон, спешу вас поздравить, — широко улыбается. — А почему вы одна, где Фоэрт, он занят? Я должен был вас встретить. Мы договаривались. Что случилось? Вы очень бледны, вам плохо?

Перед глазами возникает образ Фоэрта Кана. “Вам плохо?” — отдаётся эхом по всему телу.

Зажмуриваюсь и мотаю головой. Не хочу. Не хочу больше о нём думать. Слышать. И знать.

— Извините, мне нужно идти, — хрипло произношу, разворачиваюсь и иду прочь, оставляя в недоумении мага.

Яркий свет бьёт по глазам, когда я выхожу на улицу, я щурюсь и ищу свободный экипаж, буквально бегу к нему. Хочу спрятаться, просто быть одна, чтобы меня никто не видел, чтобы отгородиться от этой грязи, которая лилась в мою сторону в зале суда, отгородиться это этого унижения и позора. Я не смогла защитить себя, очистить свои имя. И, кажется, всё только ухудшилось.

Проговариваю кучеру адрес, я не думаю о том, что мне сейчас придётся вернуться в особняк Кана, я надеюсь, что его там не встречу. Да и наверняка он занят сейчас Паулиной Лансет, которая ждала его в коридоре. Может, он к ней отлучался во время судебного процесса, может, это всё подстроено, но для чего? Зачем? Я не понимаю? Зачем ему я? Зачем эта помощь и внимания? Ради чего, чтобы он вот так оставил меня? Сначала воспользовался и снова исчез из моей жизни. Как это похоже на него. А чего же я ещё ждала?

Мысли причиняли боль, меня всё ещё лихорадило, бросало то жар, то в холод. Как бы я ни отгораживалась, а обида и разочарование только росли. Мне не следовало ему доверять, не следовало полагаться на него, так открыто разговаривать и ждать. Мне ничего этого не следовало делать, но я нарушила все свои запреты и принципы. И обожглась. Только теперь ещё больнее.

В Вигфор я доезжаю не так быстро, в обеденное время на дорогах много машин и экипажей. Но всё-таки добираюсь до особняка. Расплатившись, выхожу и вбираю в себя больше воздуха. Автомобиля Кана не видно, а значит, господин адвокат сейчас где-то в другом месте.

Вхожу в дом и застаю гувернантку на кухне вместе с Кери.

— Вы вернулись, леди, — приветствует она, встречая меня в дверях.

— Да, госпожа Доран.

— Вы как раз вовремя, я приготовила обед.

— Немного раньше вышло, поэтому уже можете быть свободны, — не пытаюсь даже скрыть, что уже не нуждаюсь в её услугах, но женщина понимающе кивает.

Я отдаю ей плату и провожаю.

— Мама, как всё плошло? — спрашивает Кери, когда Энн Доран покидает особняк. От глаз малышки, конечно, не скрыть моего жуткого состояния, как бы я ни старалась.

— Мы выиграли, милая, теперь у нас будет свой дом, совсем скоро мы в него переедем. Сейчас я просто немного устала.

— А госполдин закольник, где он?

Втягиваю воздуха в грудь, которая тут же тяжелеет.

— Господин Кан, он занят… у него важные дела на работе, которая ещё не закончилась. Ммм, как вкусно пахнет, — растягиваю губы в улыбке. — Пойдём есть, я проголодалась, да и ты, наверное, тоже, — отвлекаю дочку от упоминания Фоэрта.

Конечно, есть я не хотела, кусок не лез в горло. Я думала о том, как объяснить Кери, что нам нужно собирать вещи, но в итоге молча принялась складывать сначала одежду потом скарб.

— Мы куда то собираемся? — смотрит Кери на раскрытые чемоданы.

— Да. Господин Кан сейчас сильно будет занят, мы не будем ему мешать… — сдавленно проговариваю я, но неожиданно глазам становится горячо.

Кери молчит, я вижу, как её взгляд потухает, как сникают плечи. Она молча, без лишних вопросов начинает помогать мне, но по виду ясно, как она огорчилась. Видно, что не хочет уезжать. А внутри меня будто метель вьюжит. Это я виновата во всём, не нужно было здесь оставаться ни под каким предлогом.

В сборах ловлю себя на том, что смотрю на часы и не сильно спешу. Боже, я действительно чего-то жду. Жду, что Фоэрт Кан сейчас войдёт в дом и всё объяснит. Скажет, что это всё недоразумение и у него действительно были какие-то веские причины так поступить. Самое ужасное, что я оправдывала его внутри себя. Он не сделал ничего предосудительного, я понимаю, что он приложил много усилий, что дом стал моим. Что я стала полноценной хозяйкой усадьбы Ридвон с этого дня. Но почему мне кажется, что он не сделал самого главного? Даже пусть бы мы сотню раз проиграли, но он…

Мне незачем на него обижаться. Я никто для него, придумала всякую ерунду, сильно размечталась. Поделом мне. Не научилась в первый раз, теперь получай.

Собрав чемоданы, я воспользовалась телефоном в кабинете, чтобы быстро найти комнату по объявлению. Того жалования, что мне заплатил хозяин этого дома, хватит на три месяца проживания в снятой комнате, но этого не потребуется.

За приличную плату договориться оказалось намного проще, хозяин комнаты был вежлив, не то что те, кому я платила копейки, где запрещали по вечерам жечь свет и лить горячую воду.

Кладу трубку и вздрагиваю, когда телефон сразу же начинает звонить. Я сглатываю и сжимаю в озябших пальцах складки платья, слыша, как телефон разрывается. Хочу взять, но зачем? Это ведь не мой дом, а Кана нет.

Встаю и покидаю кабинет.

Но, как никогда прежде, телефон звонил ещё несколько раз, обычно он молчал, видимо, кто-то очень хотел слышать хозяина дома.

Мы вышли из особняка, когда машина подъехала к воротам. Заперев дверь, я сжала в ладони ключ, который казался таким холодным, тяжёлым, как застывший свинец. Я передам его через Эстоса, но это уже потом.