От прыснувшего в кровь адреналина сердце забилось в боевом режиме. Лусио чувствовал себя хорошо как никогда. Он пока не знал, как проведет штурм — вилла выглядела неприступной, словно крепость, — но был убежден, что действовать нужно оперативно, пока дона Флореста не разобралась, насколько девочка важна для него.

— Позвони Родригесу, — велел Лусио Бычку. — Передай от моего имени, чтобы доставил сюда пятнадцать опытных пехотинцев в полном вооружении. Все делать тайно. Для чего — не говори.

— Я и сам не догадываюсь.

— Еще мне нужен человек, который знает дом… Где этот Корасау? Он бы сейчас пригодился.

— Понятия не имею, куда он подевался, босс!

2

К концу рабочего дня Андрей так и не решил, будет ли принимать сегодняшней ночью орексин. Он знал, что должен отправиться в путешествие за пределы снов, потому что где-то на другом конце планеты в беде оказался небезразличный ему человек. Только новый поход за дверь усугубит ишемию в области средней мозговой артерии. Трудно сказать насколько, но последствия могут быть разрушительными.

Размышления об этих вещах сделали его нервным и раздражительным, что уже отразилось на его разговоре с Багаевой, а теперь и на остальных окружающих. Попавшийся в коридоре Перельман избежал с ним встречи, юркнув в свой кабинет. Дежурная медсестра Инночка спряталась за стойкой, откуда настороженно следила, как он прошел мимо. Ординаторов сдуло как ветром при его появлении, а медсестры о чем-то шептались за спиной. В туалете Андрей глянул на себя в зеркало. Неудивительно, что люди его чураются. Тощий, с бледным лицом и злобно горящими глазами. Еще шрам этот.

Около трех часов после полудня позвонил Кривокрасов. Любимый профессор сообщил, что ждет списки пациентов для испытания снотворного. Андрей наврал, что списки почти готовы и не далее как завтра утром они предстанут перед его лучезарным взором. Кривокрасов недовольно ответил, что был намерен получить списки сегодня, и бросил трубку.

Андрей бродил по отделению, скрипя зубами. Почему у окружающих все в порядке? Почему они работают, радуются жизни, а он один страдает? За что его наказали? Ведь Андрей изо всех сил старался помогать людям!.. Едва он поднял голову после травмы, как кто-то сверху снова отправил его в нокаут. Столкновение с бампером «газели» произошло во второй раз. И Андрей опять валяется на асфальте с разбитой головой, размазав по нему сопли, мозги, лишенный всего. Какая несправедливость! ЗА ЧТО?

К исходу дня, когда он понял, что загнал себя в тупик, снова вспомнился отец Кирилл.

Батюшка оказался в палате один. Было время ужина, и его соседи отправились в буфет, из которого по всему отделению распространялся запах вареной рыбы.

— Почему не ужинаете?

Андрей попытался произнести фразу доброжелательно, чтобы скрыть истинные чувства. Но получилось плохо. В вопросе сквозила фальшь.

Отец Кирилл, смирно сидящий посередине кровати в больничной пижаме, с подозрением покосился на него.

— Неголоден я.

Этот знакомый баритон, который звучал в его снах!

— Как самочувствие? — Андрей прошелся по палате.

— Превосходное. Хоть сейчас на службу. Только этот еврей меня не хочет выписывать. Говорит, не все обследования сделали. А на кой они? Если Господь призовет, никакие обследования не помогут. — Он снова подозрительно глянул на Андрея. — А ты чего пришел? По работе или как?

Андрей посмотрел на историю болезни батюшки, которую вертел в руках. Он прихватил ее в качестве прикрытия, даже не заглянул внутрь.

— Не совсем по работе, — осторожно признался он. — Я хотел спросить кое о чем. Если можно.

— Отчего ж нельзя. За спрос денег не берут.

Андрей присел на корточки перед попом и заглянул ему в лицо.

— Э-э, — протянул батюшка. — Да ты паршиво выглядишь, дохтор. Случилось чего?

— В прошлый раз вы говорили, что все происходящее с людьми имеет смысл, только нам трудно понять — какой. Что нужно следовать пути.

Отец Кирилл нахмурился, шумно вздохнул. Будто ему не хотелось обсуждать эту тему. Андрей внимательно наблюдал за его лицом.

— И что ты от меня хочешь?

— Я хочу понять. Придерживаться ли пути, если он ведет в пропасть?

— Да, — без раздумий ответил отец Кирилл и поковырял пальцем в зубах.

Андрей возмущенно выдохнул и поднялся с корточек. Что его всегда раздражало в религии, так это слепая вера. Как проповедников, так и тех, кто внимал их словам.

— Но этот путь никуда не ведет! — сказал он громко. — Там на конце смерть! А я прекрасный врач. Я всегда хотел помогать людям. И мог бы еще многим помочь, это мое призвание!

— Призвание от Бога, — уточнил отец Кирилл.

Андрей остановился напротив него.

— Тогда почему я не чувствую поддержки? Почему, наоборот, лишился всего? Семьи. Работы. Здоровья. У меня ничего не осталось!

Отец Кирилл сложил руки на коленях и негромко спросил:

— Так я не понял, ты кому хотел помогать-то? Людям или себе?

Андрей замер.

Ему показалось, что священник издевается над ним.

Что произошло дальше, запомнилось плохо. Кажется, он наговорил батюшке такого, что в других обстоятельствах не посмел бы. В него словно вселился бес. Андрей расшаркивался в клоунских поклонах, благодаря за помощь, издевательски провозглашал, что у него просто камень с души свалился. А отец Кирилл сидел и слушал его, слабо улыбаясь. Андрею запомнилась эта полуулыбка, и еще взгляд — пристальный, с болью. Будто понимал, что творится с Андреем.

— Зря я сюда пришел! — в сердцах бросил Андрей в конце своей тирады и открыл дверь, чтобы покинуть палату.

— А ты приходи еще, — сказал отец Кирилл беззлобно. — Заходи, не стесняйся. Я буду ждать.

3

Элли разбудили негромкие шаги за дверью.

Вздрогнув, она открыла глаза, села на кровати. Ночная сорочка, просторная и длинная, на взрослую женщину, перекрутилась вокруг тела. Розовые солнечные лучи пробивались сквозь маленькое оконце, оповещая о наступлении утра. Из-за стены раздавалось сопение служанки.

Комната находилась в конце крыла для прислуги, за спальнями экономки и служанки, за ванной и прачечной. Она была малюсенькой, но Элли обрадовалась и такой, когда вечером ее привела сюда Камила.

Вчера девочка не успела разглядеть дом. Она догадывалась, что в нем много комнат, но увидела только огромный холл, круглый купол над которым поддерживали четыре атланта, и широкую лестницу, ведущую на второй этаж в комнаты Сеньоры и ее приближенных. Один из телохранителей доны Флоресты провел девочку под лестницу, за которой начинались кухня, хозяйственные помещения и крыло прислуги.

В просторной прачечной, где пахло стиральным порошком и ромашкой, он отыскал чернокожую женщину и передал ей Элли. Женщину звали Камилой. Ей было около пятидесяти, в доме она работала экономкой. Выглядела она строгой, говорила только по существу.