– Гипноз, шоковая терапия?

Главврач кивнул в знак согласия.

– Вызовите Тарунову к себе, – попросил я.

Гедельман позвонил по внутреннему телефону Виктории Витальевне, но ее номер не отвечал. Обзвонив соседние кабинеты, главврач послал на поиски Таруновой девушку из приемной.

– Виктория Витальевна ушла с работы полчаса назад, – доложила вернувшаяся секретарша.

– Как ушла? – удивился Гедельман. – У нас еще рабочий день не закончился, а ее уже на месте нет?

Я не стал дослушивать главврача и вышел в коридор, где меня дожидались оперативники.

– Найдите и арестуйте врача Тарунову. В отделе кадров изымите ее личное дело и привезите в управление. Симонов, тебе персональное задание: найди некоего Щелканова Вениамина Калистратовича и доставь его ко мне в кабинет. Чтобы время зря не терять, возьми его адрес в больнице. Осенью он лечился здесь от алкоголизма. И еще! Тарунова владеет гипнозом, так что будьте поосторожнее с ней. Если встретите маньяка, то с ним не миндальничайте. Будет сопротивляться – стреляйте без предупреждения.

Отдав распоряжения, я вернулся к Гедельману.

– Я не нашел в личном деле Карлова его свидетельства о рождении. На основании чего ему выдали паспорт?

– Мы запросили копию в ЗАГСе.

– В семье Карловых было два брата-близнеца. Откуда вы знаете, что у вас лечится Роберт, а не второй брат?

– Все со слов Таруновой. Она жила рядом с Карловыми и после пожара привела мальчика к нам. Психическое заболевание у Роберта проявилось после шока, вызванного гибелью всей семьи пятнадцать лет назад.

– Его брат-близнец погиб?

– Никогда не интересовался составом его семьи, но Тарунова говорила, что у Роберта не осталось родных.

Забрав с собой все документы на имя Карлова Роберта, я вернулся в управление. На столе меня ожидала телеграмма из Главного информационного центра МВД СССР.

«Присланный вами отпечаток указательного пальца левой руки принадлежит Карлову Р.В., 1962 года рождения. Осужден в 1977 году по ч.3 ст.144, ч.2 ст. 145 УК РСФСР к двум годам лишения свободы. Освободился из колонии для несовершеннолетних в 1979 году».

– Тут какая-то путаница? – спросил Айдар. – Роберт все это время провел в психбольнице.

– При задержании имитатор назвал данные брата и под его именем отбыл весь срок. Его арестовали в четырнадцать лет, паспорт он еще не получал. Для установления личности следователь запросил в ЗАГСе копию свидетельства о рождении, приобщил ее к делу и под именем Роберта отправил имитатора в суд. Освободившись, он вновь берет свое имя, а брат все это время лежит в психушке. Единственное, что имитатор не мог подменить, – это отпечатки пальцев: при аресте откатывали его, а не брата. Почему эта телеграмма не пришла раньше? Проклятая бюрократия. Пока наш запрос гулял по инстанциям, почти месяц прошел.

Ознакомившись с телеграммой, меня вызвал Большаков.

– Что ты предлагаешь дальше делать?

– Вот он, имитатор, – я протянул начальнику управления фотографию Карлова Роберта. – Я предлагаю не просто объявить его в розыск, а пообещать тысячу рублей за любую информацию о его местонахождении. Давайте увешаем объявлениями весь город! За тысячу рублей у нас все горожане побросают дела и станут выслеживать преступника.

– Какой ты прыткий, Андрей Николаевич! А где мы найдем тысячу рублей? У меня в кассе лишних денег нет, областное управление почин с премированием населения не поддержит.

– Если кто-то наведет на имитатора, то дадим ему пятьдесят рублей и намекнем, что остальные деньги депутаты горсовета зажилили. Кому поверят: нам или депутатам? Конечно же, нам. Мы-то у всех на виду, а кто такие депутаты – никто не знает.

– Представляешь, что будет, если на нас в горсовет пожалуются?

– Ничего не будет! – убежденно сказал я. – Представьте, что вы – это гражданин, которому я от лица УВД вручаю пятьдесят рублей. Вы крутите деньги в руках, ничего понять не можете, а я вам на ушко шепчу: «Весь премиальный фонд депутаты горсовета в кабаках просадили. Если пойдешь у них свои рубли спрашивать, то они тебя года на три посадят за вымогательство казенного имущества. Хочешь баланду похлебать – иди к Холодкову, он быстренько все обстряпает и на тебя всю недостачу повесит». Ну, как, правдоподобно?

– Рискованно, – поморщился Большаков.

– Давайте пойдем другим путем, – предложил Клементьев. – Напечатаем в листовках награду тысяча рублей, а дадим всего сто. Будут возмущаться – объясним, что в листовку закралась типографская ошибка: к сумме вознаграждения лишний ноль прилип. Сто рублей-то мы найдем. Выпишем надежным операм материальную помощь и заберем ее на благое дело. В первый раз, что ли, с коллектива деньги собирать?

После недолгого обсуждения сошлись на варианте Клементьева. От начальника УВД я вернулся к себе. В кабинете меня ожидал бывший алкоголик фотограф Щелканов.

– Так это к вам меня привезли? – обрадовался он. – Прости господи, что за приключения такие? Сижу в студии, никого не трогаю, и тут вваливаются держиморды, ласты крутят и волокут неизвестно куда. Пока меня везли, я все свои грехи припомнил, всех женщин перебрал. Думаю, если это чей-то ревнивый муж меня заказал, то назад живым не вернусь.

– Этого человека знаете? – Я показал ему фотографию Роберта Карлова.

– Ну, видел, и что? – неохотно ответил он.

– Вениамин Калистратович, у вас нет желания на пятнадцать суток в ИВС заехать? – холодным официальным тоном спросил я.

– За что? – удивился фотохудожник.

– За оскорбление должностных лиц при исполнении ими своих обязанностей. Минуту назад вы моих сотрудников держимордами обозвали, а это оскорбление.

– Это Гоголь так придумал! – возмутился Щелканов.

– А ты за Гоголем не повторяй! – жестко отрезал я. – Он великий русский классик, а ты кто? Когда детишки тебя будут в школе изучать, тогда матерись где хочешь, а пока я даю тебе минуту освежить воспоминания. Одну минуту. Время пошло!

– Да, все, все, зачем время? Вспомнил я его. Мы в одном корпусе лежали, в одной столовой ели. Этого парня Роберт зовут, он из отделения для тихих шизофреников. На четвертом этаже буйные лежат, а он на первом был. Про кого рассказывать, про него или про Вику, про его врачиху?

– Про обоих.

– Роберт – тихий шизик. Пять раз за минуту сигареты спрашивает. У него, говорят, в детстве вся семья при пожаре погибла, вот крыша и поехала. Вика его гипнозом лечила, когда лечила, а когда не лечила, как мужика использовала. Я понятно объясняю? У психически больных мужиков половой инстинкт стоит на первом месте. Как говорится: сверху пусто, а снизу густо. Роберт, как мужчина, изъянов не имеет, вот Вика и эксплуатировала его. Раз в две недели она заступала на суточное дежурство по больнице. Как вечер, так она вызывает к себе Роберта и до утра с ним в «папу-маму» играет. К подъему он возвращается: в носках полно сигарет, глаза от водки блестят, улыбка, как у Буратино после встречи с Мальвиной. Я вначале думал, что про него с Викой врут, а потом присмотрелся… Там ведь, в психушке, верить никому нельзя. Все, что тебе говорят, надо поделить на три, а потом еще на три. Кому там верить? Одни алкаши да шизики, а вот про Роберта все правдой оказалось. Как-то раз Вика закрылась с ним, и что-то пошло у них не так. Посреди ночи Роберт выбежал в коридор и давай носиться по больнице как угорелый. Я просыпаюсь, а за дверью вопли: «Пожар, пожар!» Мы в палате вещички похватали – и на выход, думали, все, конец наш наступил, сгорим заживо, одни косточки от нас останутся. Потом раз – и тишина. Я выглянул за дверь, а там два санитара Роберта скрутили, и Вика ему что-то в руку колет. Наутро старший санитар прошелся по палатам и намекнул: кто ночные события вспомнит, тому «сульфозина» тройную дозу вколют. С «сульфозина» знаешь как ломает? Увидишь шприц – во всех грехах признаешься, убийство Кеннеди на себя возьмешь.