Зная об этом сложном раскладе сил американистов на верхушке МИДа и желая проложить тайный канал в Вашингтон под эгидой КГБ, Юрий Владимирович через своего доверенного человека в аппарате помощников Брежнева — Андрея Михайловича Александрова-Агентова — подготовил Леонида Ильича к разговору о возможной линии секретных контактов с руководством США. Генсек дал осторожное согласие.

…Когда академик Георгий Арбатов в очередной раз приехал в специализированную научную командировку в Вашингтон, он побывал в Госдепе на беседе у одного из своих знакомых высокопоставленных дипломатов, вхожих в Белый дом. Советский академик, директор Института США, приближенный к Брежневу и, видимо, известный спецслужбам как друг Андропова, разумеется, был весьма подходящей кандидатурой для прямых, но скрытых контактов Вашингтона и Москвы.

Но когда Арбатов предложил себя на роль курьера тайного канала, американцы почему-то грубо отвергли его. Они знали от немцев о секретных связях Москвы и Бонна через генерала Кеворкова, были недовольны самоуправством социал-демократов, но ничего поделать с ними не могли. В вашингтонском варианте, возможно, сыграли свою роль симпатии американцев к обаятельному и мягкому Добрынину и ненависть к главному противнику — КГБ.

Госдеп поступил крайне бестактно. Он дал утечку содержания этого предложения академика Арбатова в американскую прессу. Добрынин послал в Москву по этому поводу очень резкую шифровку в МИД, Громыко, которую тот, прочитав, тут же, потирая руки от удовольствия, направил срочно Брежневу и Андропову… В Москве разгорелся скандал, в котором слегка пострадали Г. Арбатов и А. М. Александров-Агентов. К тому времени Андрей Михайлович, видимо измученный интригами среди помощников Брежнева, собирался сам проситься на пост посла СССР в США. После того как позиции Добрынина ослабнут в результате работы тайного канала, он потеряет свой вес в Кремле и Белом доме и будет тихо отозван в Москву…

Андрей Андреевич Громыко хоть и не затевал эту интригу, но праздновал в ней победу. Он понимал, что для всемогущего председателя КГБ прокол Арбатова был не более чем комариный укус в кремлевских игрищах. Сам министр был весьма осторожен и дальновиден. Поэтому почти всегда и во всем, даже в ошибках, Громыко поддерживал Андропова. Особенно дорого это обошлось Советскому Союзу в Афганистане.

После неудачной интриги Андропова с тайным каналом в Вашингтоне чутье на секретную дипломатию изменило Юрию Владимировичу еще дважды — в Польше и Афганистане. Но он в этом не был виноват. Первопричиной его двух последних ошибок послужило беспредельное доверие, которое он с годами стал испытывать к своему довольно серому «серому кардиналу» Владимиру Крючкову.

В начале 1973 года Андропов назначил Крючкова первым заместителем начальника ПГУ Мортина, имея в виду через несколько месяцев заменить слабого работника Мортина своим ближайшим помощником. Правда, Крючков не имел никакого опыта разведывательной или какой иной оперативной работы. Он был и оставался по уровню своего мышления аккуратным начальником секретариата шефа. Тем не менее в 1974 году любимец и многолетний спутник Юрия Владимировича Крючков был назначен Андроповым начальником ПГУ, то есть всей внешней разведки.

Как говорил мне отец и многие старые и опытные разведчики, с этого дня начался развал советской разведки, который затем, при восхождении Крючкова на пост председателя КГБ, привел к развалу этой советской спецслужбы и полному краху СССР.

В ПГУ в 70-х годах существовал отдел, руководивший всеми представителями КГБ в «братских социалистических странах». Они являлись по совместительству и главными резидентами советской разведки в этих странах. Формально представители КГБ и сотрудники их аппаратов шпионажа и подрывных действий оперативно-агентурными методами против друзей и союзников по Варшавскому пакту не вели. Не велось также и вербовки агентов, как и агентурной работы вообще. Они не крали со столов и сейфов коллег секретные бумаги, да и нужды в чисто шпионских действиях у них не было. Местные деятели, сводя свои счеты с земляками — своими противниками и конкурентами, старались, когда завуалированно, а когда и открытым текстом, сообщать «московским друзьям» для передачи в Центр самую конфиденциальную или компрометирующую их конкурентов информацию. Они доставляли по собственной инициативе советским коллегам на просмотр оригиналы секретных документов и стенограммы речей своих руководителей, которые негативно высказывались в адрес Советского Союза, Брежнева или других руководителей СССР. Так бывало и на чисто идейной, принципиальной основе в борьбе просоветских и антирусских фракций в правящих партиях или чиновной среде. Иногда, похоже, некоторые нечистоплотные политиканы не брезговали и дезинформацией в карьеристских или провокационных целях.

В некоторых соцстранах, где не было спецслужб — полных аналогов КГБ, а департаменты разведки и контрразведки входили в структуры министерств внутренних дел, представители КГБ одновременно являлись и посланцами советского МВД. При необходимости они связывались не только с ПГУ, Андроповым, но и с министром внутренних дел СССР Николаем Анисимовичем Щелоковым. Служебные кабинеты у них были в зданиях министерств внутренних дел братских стран, где они могли повседневно общаться с высшими и средними чинами местных спецслужб. Но главными помещениями аппаратов представительств, где хранились секретные бумаги, были основные рабочие кабинеты представителей-генералов, рабочие комнаты сотрудников, технические службы резидентур, являлись целые этажи или анфилады комнат в особняках или дворцах советских посольств.

Среди представителей КГБ в социалистических странах были разные по характеру, способностям, темпераменту, уровню деловой активности, да и просто храбрости люди. Одни из них, слабые в профессиональном отношении чиновники от разведки, не обладали опытом, широким политическим кругозором, который полагается иметь разведчику, активностью и боевым темпераментом. Таких очень любил и поощрял начальник ПГУ Крючков, поскольку они своей инициативой не могли подвести его под критический разбор со стороны Андропова.

Такие полковники и генералы не хотели фундаментально разбираться в сложных процессах, происходивших в этих странах, не стремились, а иногда просто боялись и бегали как черт от ладана от завязывания доверительных контактов с политиками высшего эшелона власти. В беседах с послами Советского Союза в «своих» столицах они не стремились отстаивать свою точку зрения на кризисные явления, назревавшие или происходившие уже у них под боком. Особенно пугались они, хотя и не были подчинены послам, если она не совпадала с мнением посла, и тогда частенько не собирались делиться ею с Москвой…

Но большинство были смелыми, умными, хорошо знавшими род человеческий и имевшими не одну трудную вербовку во время работы в капиталистических странах. Именно к числу таких лучших представителей спецслужбы и принадлежал генерал Виталий Павлов. Только благодаря ему Андропову удалось справиться с первой ошибкой в тайной дипломатии, которую председатель КГБ мог совершить в Польше. Виталий Григорьевич Павлов, назначенный в 1973 году представителем КГБ в Варшаву, лишь за два года и с большим трудом сумел преодолеть ошибочные представления начальника ПГУ о положении в ПНР, которыми Крючков пичкал Андропова и политбюро. Это произошло лишь после того, как Виталий Павлов приобрел в качестве друзей много добрых и понимающих положение в своей стране поляков, сумел сблизиться с генералом Ярузельским и одним из лидеров ПОРП Каней. Только тогда, вопреки Крючкову и ПГУ, он показал истинные масштабы политических и экономических ошибок тогдашнего первого секретаря ЦК ПОРП Эдварда Герека, развенчал того в глазах Андропова и Брежнева.