— Я был вынужден слышать это на протяжении многих лет. — Эдвард немного приподнимается на локтях, пока Наталия сползает с него и усаживается напротив него. — Всегда… Меня так часто называли мелким щенком, что я и сам начал верить, будто это так. Будто я вовсе не мужчина, а ребенок.

— Эдвард… — с грустью во взгляде произносит Наталия.

— Это правда, Наталия. Если сейчас кто-то скажет, что я — взрослый мужчина, то мне определенно захочется посмеяться. Потому что я никогда не чувствовал себя таковым.

— Однако я совсем не считаю тебя таким. Для меня ты — взрослый смелый мужчина, который может пойти на все ради близких людей.

— Я верю тебе. Хотя мне будет очень трудно забыть то, что мне твердили большую часть моей жизни.

— Значит, я буду постоянно говорить, что ты — взрослый мужчина. — Наталия медленно проводит рукой по волосам Эдварда и смещает ее на его щеку, которую нежно гладит. — Чтобы ты начал верить в это и забыл то, что тебе говорил тот больной человек.

— Мне уже начинает так казаться, — с нежной улыбкой мягко отвечает Эдвард, и тыльной стороной руки проводит по щеке Наталии. — Ведь об этом говорит моя любимая девушка, которая очень хорошо на меня влияет. По крайней мере, мне так кажется. Кажется, что с тобой я становлюсь лучше.

Наталия мило чмокает Эдварда в губы и с любовью смотрит ему в глаза, пока тот не скрывает своей широкой улыбки.

— Может, все-таки останешься со мной? — с грустью во взгляде скромно интересуется Наталия.

— В следующий раз обязательно останусь, — с легкой улыбкой обещает Эдвард. — Сначала решу все проблемы, а потом с большим удовольствием проведу с тобой время.

— Ох… — Наталия тяжело вздыхает, опустив взгляд вниз. — Ну что ж… Я не имею права задерживать тебя…

— Не грусти, любовь моя. Мы с тобой еще встретимся.

— Буду считать секунды и минуты до нашей встречи.

— Я тоже.

— Ну… Тогда давай я вызову такси и оплачу его, чтобы ты спокойно добрался домой? Или… Отвезу тебя на своей машине?

— Нет, Наталия, спасибо. Я доберусь до дома пешком. Прогуляюсь по городу, полюбуюсь на всякие огоньки… Нью-Йорк очень красивый в ночное время. Особенно его центр… Если захочешь, то мы можем как-нибудь прогуляться по нему вдвоем.

— Но ведь путь до дома твоей мамы долгий.

— Я привык много ходить и не чувствую усталости после долгой ходьбы. Да и мне нравится совершать долгие пешие прогулки. Так сказать, сочетаю полезное с приятным.

— Ну хорошо. Как хочешь.

Эдвард улыбается Наталии и, приложив руку к ее затылку, мило целует девушку в лоб. После чего он медленно встает с кровати и подходит к висящему в комнате зеркалу, видит, что его волосы сильно взъерошены, и немного поправляет их. Пока девушка лишь слегка приглаживает их рукой и убирает с лица мешавшиеся ей пряди. Вскоре она встает с кровати и подходит к мужчине со спины и прижимается к нему всем телом, обвив руками его талию и с легкой улыбкой на лице наблюдая за тем, что он делает с челкой. В какой-то момент Эдвард поворачивается к Наталии, крепко обнимает ее за талию обеими руками и утыкается лицом в ее шею, пока девушка гладит его по спине и голове. А через несколько секунд влюбленные в обнимку направляются до гостиной.

Эдвард берет свою куртку, лежащую на диване, и надевает ее на себя, поправив воротник и рукава. А когда Наталия собирается подойти к двери и открыть ее, как мужчина пулей подлетает к ней со спины, мягко берет за руку, разворачивает к себе и, не давая ей возможности что-то понять, жадно впивается в ее губы, которые он слегка покусывает. Девушка почти сразу же расслабляется и с радостью отвечает на него, пока мужчина располагает обе руки на женских ягодицах и крепко сжимает их. Напоследок МакКлайф-младший щедро зацеловывает оба изгиба ее шеи и переднюю ее часть. В порыве страсти он с громким придыханием нежно прикусывает чувствительные участки, посасывает их и проводит по ним кончиком языка. Из-за чего у блондинки начинают подкашиваться ноги, а она сама чувствует легкое головокружение, крепко вцепившись пальцами в его крепкие, в меру накаченные бицепсы и радуя его слух чувственными стонами.

Однако Эдвард решает не заходить слишком далеко и поэтому медленно отстраняется от Наталии уже через несколько секунд. Девушка с блаженной улыбкой проводит руками по его щекам и завороженно смотрит ему в глаза, а тот кончиками пальцев ласкает заднюю часть женской шеи и также ее изгибы, хорошо чувствуя ее учащенное сердцебиение. Немного поколебавшись, они все-таки направляются к двери, которую девушка быстро открывает. Мужчина в последний раз одаривает ее сногсшибательной улыбкой и покидает квартиру. Наталия закрывает дверь и облокачивается на нее, едва стоя на своих слабых ногах и борясь с легким головокружением. Она с широкой улыбкой и закатанными глазами медленно выдыхает, произносит что-то вроде «Господи!» и слегка прикусывает губу, понимая, что бешено стучащее сердце эхом отдается в голове, а ей буквально нечем дышать от переизбытка эмоций.

***

Два дня спустя. Время около половины третьего дня. В доме Терренса и Ракель царит спокойная обстановка. Влюбленные сидят в гостиной и разговаривают, пока сидящая на диване девушка уставляет взгляд в ноутбук, расположенный у нее на коленях, а сидящий по правую руку от нее в кресле мужчина что-то рассматривает в своем iPad.

— Не знаю, как ты, но я никак не могу забыть то, что сказал вчера твой дедушка, — не отрывая взгляда от iPad, говорит Терренс.

— Ты имеешь в виду то, что он сказал относительно Эдварда и Наталии? — набирая текст на клавиатуре, интересуется Ракель.

— Да, именно это. Я начал много думать об этом с тех пор, как мы покинули его дом.

— Знаешь… Если честно, я тоже… И уж точно не могла бы подумать об этом.

— Я тоже. — Терренс отрывает взгляд от iPad и переводит его на Ракель. — Вроде бы мне и кажется глупым то, что сказал мистер Кэмерон, но понимаю, что это возможно. Ведь от Эдварда можно ждать чего угодно. Он непредсказуемый! Не знаешь, куда пойдет, что сделает, что скажет…

— Поэтому я не исключаю, что дедушка может оказаться прав в том, что Эдвард сделал это для того, чтобы привлечь наше внимание.

— И даже если это так, то зачем ему это было нужно? Я никак не могу это понять! Пытаюсь понять, но не могу!

— Ох, Терренс, я и сама