Думаю, мой самый весомый аргумент (тот, с которым, пусть неохотно, согласился даже вице-президент) заключался в следующем: израильская атака аукнется нам в Ираке, поставит под угрозу все, чего мы добились благодаря «Большой волне», и правительство Ирака, не исключено, потребует от нас немедленно вывести американские войска. Я обсуждал этот аргумент с президентом 18 июня, и Буш решительно заявил, что не позволит подвергать наши успехи в Ираке опасности. Я ответил, что именно это он должен внушить израильтянам.

Учитывая связи израильтян в администрации Буша, они быстро узнали о моей роли и моей точке зрения в политических дебатах. Министр обороны Израиля Эхуд Барак настойчиво пытался «наладить контакт» и заставить меня изменить свое мнение. Я знал Эхуда с тех пор, как возглавлял ЦРУ, а он был командующим армии обороны Израиля, то есть уже пятнадцать лет. Я уважал его и всегда приветствовал наши встречи – ну почти всегда. Наше первое «свидание» после политических дебатов по Ирану произошло 28 июля. На этом совещании и впоследствии мы разработали некоторые меры по значительному усилению безопасности Израиля, в том числе размещение в Израиле американской РЛС X-диапазона[54]и участие США в нескольких израильских программах противоракетной обороны (главная из которых – «Железный купол», программа защиты от ракет малой дальности). Мы с Бараком и в дальнейшем поддерживали диалог и нашу дружбу и сотрудничество, пока я оставался на посту министра обороны.

Кстати, Иран косвенно причастен и к казусу с еще одним, по крайней мере старшим, офицером, который позволил себе не согласиться с президентом Бушем. В начале июля адмирал Маллен заявил журналистам, что, по сути, американские военные слишком изнурены, чтобы воевать с Ираном. Это сильно не понравилось президенту, о чем мне рассказал Хэдли. Я позвонил Маллену и посоветовал ему «остыть» в отношении Ирана. Я не стал передавать слова президента – мол, похоже, что Маллен подлизывается к следующему главнокомандующему, продолжая работать с нынешним. Просто не могу понять, откуда у старших офицеров такое пренебрежительное отношение к политике. Неужели они не понимают, какую реакцию в Белом доме вызывают их интервью прессе?

По всему свету

За два года работы в администрации Буша-43 я побывал в десятках стран. Больше дюжины раз я летал на совещания НАТО, на которых почти неизменно говорил с трибуны о трех важнейших условиях развития: необходимость увеличения европейских инвестиций в оборону, необходимость более активного участия Европы в разрешении конфликта в Афганистане и необходимость реформирования самого НАТО, как организационно, так и с точки зрения ведения дел. На протяжении десяти или около того лет страны – участницы блока обязывались выделять на оборону по меньшей мере два процента своего валового внутреннего продукта (ранее норма составляла три процента). В 2007–2008 годах всего пять из двадцати восьми членов НАТО выполнили это требование, в том числе Греция и Хорватия, остальные потратили меньше. Учитывая экономический спад, пришедшийся именно на эти годы, призывать европейцев увеличить расходы на оборону было все равно что кричать в колодец.

Совещания НАТО были для меня мучительно скучными. По каждой теме представитель каждой из двадцати восьми стран произносил собственную речь, причем, как правило, зачитывал заранее подготовленный текст. Мой секрет мнимого бодрствования стал достоянием публики по вине французского министра обороны, который на очередном совещании весьма напыщенно описал, сколь утомительны эти встречи: он признался, что сам рисует, чтобы скоротать время, а затем упрекнул меня за то, что я решаю кроссворды.

На саммите НАТО в Бухаресте, Румыния, в апреле 2008 года президент Буш задержался за столом заседаний намного дольше большинства своих коллег – он провел на совещании минимум пять часов, но ближе к вечеру решил выкроить толику свободного времени, пока не начался торжественный ужин с фольклорной программой. Мы с Конди, сидевшие сразу за ним, тоже хотели уехать. Но кто-то должен был остаться и представлять Соединенные Штаты до самого конца вечеринки. Я предложил президенту и Конди сделку: я остаюсь в зале, пока не завершится рабочая часть совещания, зато меня не потянут на официальный ужин. Они сразу же согласились. Со временем я завел несколько хороших друзей среди коллег-министров и продолжаю высоко ценить альянс как таковой. Но терпеть эти долгие и нудные совещания было выше моих сил.

В свои первые четырнадцать месяцев в должности министра обороны я совершил три поездки в Азию. Первая, в начале июня 2007 года, была в Сингапур, на Азиатский саммит по безопасности «Шангри-Ла», получивший такое название в честь отеля, где он проводился каждый год. В своей первой «азиатской» речи я сосредоточился на призывах к Китаю объяснить миру цели активного военного строительства, а также попытался снизить накал страстей в отношениях с Китаем, говорил о двусторонних контактах по широкому кругу вопросов. Во время этой поездки я посетил и наши войска в Афганистане. В киргизском Бишкеке – местный аэродром Манас являлся важным звеном в цепочке воздушного снабжения нашего афганского контингента и служил базой для переброски подкреплений в Афганистан – невероятно коррумпированное правительство Курманбека Бакиева рассматривало нашу заинтересованность в аэродроме как источник немалых доходов (я бы точнее назвал их подход вымогательством). Киргизы то и дело заговаривали о закрытии Манаса, чего мы никак не могли допустить, так что мне пришлось встретиться с Бакиевым и позволить ему, фигурально выражаясь, снова пошарить в наших карманах. Он сам, его чиновники и генералы выглядели и вели себя так, будто воскресли Советы, чьим вассалом когда-то была Киргизия. Бакиев перечислил список областей, где мы якобы игнорируем суверенитет Кыргызстана и интересы киргизов, «мошенническим путем» лишая их доходов. Я счел за оскорбление, что этот отъявленный жулик за своими жалобами не предложил мне даже чашки чаю. Без сомнения, это самый неприятный зарубежный лидер среди всех, с кем мне довелось общаться в бытность министром обороны, и я, скажу честно, обрадовался, когда его свергли в апреле 2010 года.

Конечным пунктом моей поездки стало американское кладбище в Нормандии, где 6 июня отмечали шестьдесят третью годовщину «Дня Д». Мы с министром обороны Франции Мораном председательствовали на памятных мероприятиях. Было прохладно, ветрено и дождливо, как и в тот исторический день в 1944 году. После церемонии я прошелся в одиночестве среди бесчисленных рядов белых крестов, скорбя по жертвам, которые они олицетворяли, и размышляя о новых надгробиях, что ставятся дома, в Америке, над останками молодых мужчин и женщин, отправленных мною в бой; эти новые жертвы для нашей страны важны ничуть не меньше солдат, павших в Нормандии. Тяжелый день.

В Китае, Южной Корее и Японии я побывал в начале ноября 2007 года, в ходе своей второй поездки в Азию. Президент Буш и председатель КНР Ху Цзиньтао договорились о развитии и укреплении сотрудничества в военной сфере, и поэтому я полетел в Пекин – впервые за последние пятнадцать лет. В самый первый раз я побывал в Китае, будучи сотрудником ЦРУ, в конце 1980 года, когда на улицах столицы еще безраздельно властвовали велосипеды. Ныне я наблюдал весьма оживленное автомобильное движение, а загрязненный пекинский воздух практически не годился для дыхания. Китай готовился принимать Олимпийские игры, и было ясно, что им предстоит много работы, чтобы избежать необходимости облачать всех спортсменов и зрителей в противогазы. На переговорах всех уровней обсуждались те же три темы: международные и региональные проблемы безопасности (я много времени уделял в этом отношении Ирану); межгосударственные контакты двух наших стран; конкретные вопросы военного сотрудничества. Буш и Ху Цзиньтао в апреле 2006 года подписали меморандум о двусторонних обсуждениях ядерной стратегии, но мало кто сомневался, что Народно-освободительная армия КНР не в курсе этой договоренности. Тем не менее я призывал начать «стратегический диалог», который поможет лучше понять военные намерения и программы друг друга.