психологической готовности воспринимать перемены, когда «главный противник» чуть ли не в одночасье превратился в союзника, тоже не было. Он вряд ли смог бы так быстро превратить наши отношения из антагонистических в партнерские. С другой стороны, по мнению Суходрева, к которому хотелось бы присоединиться, Громыко постарался бы получить официальные заверения, в которых четко, на основании международного права, была бы обеспечена надежная безопасность нашей страны.

Громыко никогда бы не действовал так поспешно и необдуманно, как Горбачев и Шеварднадзе, которые стремились достигнуть договоренностей любой ценой. И кто знает, может быть, если бы генсеком в 1985 году стал Громыко, то развал СССР не был бы таким стремительным и болезненным для подавляющего большинства советских людей. Однако история не знает сослагательных наклонений.

За две недели до смерти Громыко закончил работу над своими мемуарами, которые вышли в свет в 1990 году. Они были изданы в двух томах (более тысячи страниц, тиражом в 100 тысяч экземпляров). Мемуары министра говорят о большой начитанности, эрудиции автора, о его интересных встречах с известными политиками, деятелями культуры. Однако обидно, что Громыко не захотел откровенно рассказать обо всем, что он знал, а знал он очень много, о том, как делалась внешняя политика в СССР на протяжении десятилетий, когда он был министром иностранных дел. Откровенность не была принята при советской власти. Говорят, что министр сказал следующее в отношении своих воспоминаний: «Если бы я написал всю правду в своих мемуарах, то мир бы перевернулся!» В этом не вина, а беда самого крупного дипломата Советского Союза. Громыко, в частности, дает довольно подробный и интересный портрет И.В. Сталина, которому он явно симпатизировал, но осуждал репрессии. И это неудивительно, ибо именно великий диктатор открыл ему дорогу в увлекательный дипломатический мир. Вышинского, который едва не прервал карьеру Громыко, последний назвал «мерзким по натуре». Хрущеву, третировавшему и издевавшемуся над своим министром, Громыко уделил несколько страниц своих мемуаров — в десятки раз меньше, чем Сталину, культ личности которого Хрущев разоблачил. Громыко восторженно пишет о Чичерине, а Литвинову, который дал убийственную характеристику Громыко как дипломату, посвятил полстраницы, где проскальзывает пренебрежительное отношение к этому выдающемуся дипломату. Как отмечает Л. Млечин, предложение отметить память Литвинова (уже при Горбачеве) Громыко просто потрясло: «Как вообще можно предлагать такое? Его ЦК освободил от Наркоминдела. Вы что, не знаете об этом? И за что? За несогласие с линией партии!»

Самое удивительное, что о Горбачеве Громыко пишет в своей книге весьма положительно, порой даже восторженно. Хотя в беседах со своим сыном, как отмечалось ранее, Громыко был весьма недоволен генсеком. Однако написать об этом у патриарха советской дипломатии не хватило духа. Он до самой смерти остался верен своим принципам. Между тем заканчивался 1988 год — время расцвета гласности при пустых полках в магазинах. Но бывший министр, конечно, ничего не замечал — еду ему приносили домой в специальных запечатанных канистрах. Он жил как улитка в своей скорлупе, более трех десятилетий никогда не появлялся на улицах Москвы, не заходил в магазины, музеи, аптеки, не говоря уже о ресторанах, не встречался с людьми, за исключением узкого круга правящей элиты и избранных сотрудников МИДа.

Глава 17

А БЫЛ ЛИ ПУТЧ В 1991 ГОДУ?

19 августа 1991 года. По Комсомольскому проспекту, правительственной трассе, идут танки. Все программы телевидения показывают классический балет «Лебединое озеро».

Я вспомнил, как 25 мая 1972 года, в день моего двадцатилетия, старший помощник А.А. Громыко В.Г. Макаров предложил нам с мамой два билета на этот балет в Большой театр. В то время США бомбардировали Вьетнам, и на Политбюро ЦК КПСС решали вопрос, приглашать ли президента США Р. Никсона в СССР. Но политические соображения тогда возобладали над классовыми, и президент США приехал в Москву. В журнале «Новое время» тогда вышла специальная теоретическая статья первого заместителя заведующего Международным отделом ЦК КПСС В.В. Загладина, в которой утверждалось, что подобный визит даже выгоден всем социалистическим странам, в том числе и Вьетнаму, и не противоречит принципу социалистического интернационализма.

В Большом театре мы с мамой сидели в седьмом ряду партера, а 80 процентов всех остальных мест занимали сотрудники КГБ СССР. В правительственной ложе находились президент США Никсон и, по-моему, если я не ошибаюсь, Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев со своей дородной супругой, которая была в белом платье. Мама, единственная из всего зала, помахала Никсону рукой перед спектаклем. Кагэбэшники смотрели на нее весьма удивленно. Кроме того, после окончания спектакля мы с мамой ухитрились подойти к президенту США с его свитой на расстояние 2–3 метров и поприветствовать его.

Теперь же этот балет, передаваемый по всем программам телевидения, стал символом «зловредного» ГКЧП.

В нашем районе работало коммерческое кабельное телевидение «Хамовники», и я имел возможность видеть по американскому спутниковому каналу Си-эн-эн реакцию всего мира на августовские события 1991 года. Отец каждый день звонил мне и моей сестре по телефону из Вашингтона и очень беспокоился за нашу судьбу. Я тогда искренне радовался победе Б.Н. Ельцина. После событий 1991 года отец стал присылать нам с сестрой в качестве материальной помощи доллары, а не рубли. До этого присылать иностранную валюту было опасно.

Генерал-лейтенант КГБ в отставке Л.В. Шебаршин, которого председатель КГБ СССР В. Крючков не привлек к подготовке ГКЧП (?), отмечает: «Судя по всему, предусматривалось, что создание ГКЧП будет чисто политическим мероприятием, не потребующим применения силы. Из этого, естественно, следует вывод, что у инициаторов ГКЧП были договоренности или по меньшей мере понимание с гораздо более широким кругом политиков, чем это пытаются представлять сейчас». А вот танки на улице, по мнению главного разведчика, — результат чьей-то глупости, излишней и вредной перестраховки. Далее Шебаршин задает вопросы, на которые не может ответить ни в положительном, ни в отрицательном смысле, в частности: «Неужели президент знал о планах «заговорщиков»? Можно ли верить слухам, что он одобрил их в своей обычной неопределенной манере?..»

В 1992 году я занимался в Институте государства и права проблемой коллективных миротворческих сил СНГ. Как-то я пришел к генерал-лейтенанту, секретарю Совета министров обороны СНГ Л.Г. Ивашову (в дальнейшем он стал генерал-полковником, начальником Управления Министерства обороны РФ), чтобы пригласить его на конференцию по данному вопросу, которая должна была состояться в нашем институте. Мы разговорились, и, в частности, был затронут вопрос о путче 1991 года. Генерал, который является честнейшим человеком, не боявшимся сказать правду, даже самую горькую, в глаза, положительно ответил на