Анри часто прерывал занятия живописью, отправляясь на лечение в один из курортов либо, как случилось уже на излете жизни, – в больницу для психически больных людей. Попал он сюда вовсе не по воле случая. Дело в том, что этот талантливый человек «заразился» болезнью своего отца: он обожал пьянки, обожал женщин легкого поведения и обожал наслаждаться своими дурными привычками до полного изнеможения. А чуток отдохнув, до такого же изнеможения отдавался творчеству, доводя себя до полного истощения. Не случайно многие его друзья и ценители за глаза называли Анри «неистовым». Таковым он и был, сжигая себя ежечасно, ежеминутно и …опускаясь все ниже и ниже.

Тулуз-Лотрек мог останавливаться на ночь в домах терпимости или борделях, его подружками были проститутки и танцовщицы. Он выбирал себе друзей из отверженного мира. Он воспел своим гением кабаре Мулен Руж, сам став частью его. Он привык к извращениям, ибо себя приписал к числу тех, кто в голом теле видел полноту истины, а больного человека соотносил с совершенством его физических и духовных страданий. Анри не закрывал глаза там, где другие, потупив взор, отводили взгляд в сторону. Такого пронзительного художника мир еще не видел.

Наверное, в совокупности все его беды и несчастья, весь его необузданный талант и порочные наклонности привели в сумасшедший дом. В эти же дни газета «Эко де Пари», как повествует нам в своей книге А. Перрюшо, пишет: «Бог, словно мстя всему роду Лотреков по седьмое колено, отыгрался на этом несчастном, наградив его, неуклюжего, уродливого калеку, страстной любовью к женскому полу. От тщетно добивался любви. Казалось, своими поражениями в амурных делах он расплачивается за распутство всех графов де Тулуз-Лотреков, которые считали себя неотразимыми, своим беспрерывным фиаско искупал их любовные победы. Он был горбатым Дон Жуаном, который в мире вульгарной действительности мечется в погоне за несбыточной мечтой».

Убийственные слова, в которых нет ни капли сострадания к больному человеку. Они, конечно же, написаны явным врагом Анри, не принимающим ни его жизнь, ни его ошибки, ни его творчество. Наверное, и не стоило бы обращать внимание на злобную статью, но все-таки как не подчеркнуть жирным карандашом первые слова заметки: «Бог словно мстит всему роду Лотреков». Репортер, возможно и не желая того, попал в самую точку. Только он видел лежащее на поверхности – патологическую страсть мужчин этого рода к слабому полу и часто, как нам известно, к падшим женщинам из борделей. А мы-то знаем иное – за всем этим скрывается проклятие, связанное с грабительским поступком Жана-Батиста и приобретенной Лотреками золотой реликвии.

Здесь можно долго размышлять над тем, какая из первопричин является главной. Но то, что золотое кольцо самым коренным образом повлияло на судьбу многих представителей этой семьи, – бесспорно. Теперь нам приходится лишь догадываться о значимости этого кольца. И о том, к разряду каких духовных или, если хотите, сакральных ценностей можно отнести эту реликвию и чем она является или являлась прежде для ее истинных хозяев.

После своей кончины, а прожил Анри де Тулуз-Лотрек всего 36 лет, художник оставил после себя более семисот картин, более двухсот акварелей, около 400 гравюр, плакатов, Около шести тысяч рисунков. До сих пор его наследие (а ведь в мире невероятно большое число художников!) считается одним из самых больших.

Через тринадцать или двенадцать лет после кончины Анри Мулен Руж, воспетый гениальным художником, сгорел. И в его пламени сгорело многое, что соединяло Тулуз-Лотрека с нашим миром. Но после этого случилось невероятное: люди потянулись к творчеству Анри, а «Мулен Руж» теперь является визитной карточкой его таланта. Щемящей, захватывающей и заставляющей не забыть, что есть еще другой мир…

Через пятьдесят лет после кончины Анри Тулуза-Лотрека в Париже случилась странная, но для того времени вполне обычная история. Шел 1942 год. Франция была оккупирована войсками из Германии. И вот однажды один достаточно алчный немецкий офицер прослышал о коллекции Лотреков и возжелал поживиться сокровищами, к которым картины Анри относились в первую очередь.

Он бесцеремонно проник в графский особняк и, практически не встретив сопротивления со стороны прислуги, стал спокойно рыскать по всему дому. Многое ему сразу же приглянулось, но офицер не спешил брать все подряд, надеясь найти еще более ценное и важное. В конце концов, он набрел на кабинет, когда-то принадлежащий Шарлю Лотреку. И здесь, в одном из старых комодов, нашел странное золотое кольцо с прикрепленной к нему золотой пластинкой, заканчивающейся золотым листиком, с обратной стороны которого торчали две петли.

Немец был человеком достаточно искушенным и сразу же понял, что держит в руках необыкновенно ценную вещь. Золото было старое, очень старое. Явно Лотреки берегли эту реликвию как свое достояние. Глаза у немецкого офицера загорелись, ибо он почувствовал: все остальное, им увиденное, вместе взятое не идет ни в какое сравнение с той вещью, которая попала в его руки.

Казалось, само золотое кольцо просило его: «Ну, возьми меня с собой, зачем мне прозябать в безызвестности среди пыли и старого хлама? Ты найдешь мне лучшее применение». Немец завернул реликвию в скатерть и сунул ее в прихваченный с собой ранец. И тут же где-то рядом послышался шум. Чьи-то быстрые шаги отвлекли офицера от сладких мыслей, связанных с добытым им сокровищем.

В ту же секунду в старый кабинет Шарля влетел владелец особняка граф де Лотрек. Он только что вернулся домой и узнал от растерявшейся прислуги о проникшем в их дом фашисте. Взглянув на офицера и переведя взгляд на ранец, из которого торчала скатерть со стола, граф сразу же догадался о цели визита незнакомца и о том, что этой цели немец уже достиг. Когда же он увидел открытый комод, то, конечно, понял, что именно похитил нежданный гость.

– Месье! – закричал Лотрек, – вы не имеете права грабить мой особняк. Вы…

Немец, почти ничего не понимавший по-французски, не хотел слушать этого напыщенного, как ему казалось, хозяина. Он молча смерил его презрительной улыбкой и медленно, с нажимом в голосе произнес:

– Пошел вон!

Для наглядности жестом руки указал графу на дверь. Но взбешенный Лотрек, в котором взыграла кровь, набросился на офицера и уже готов был свалить его на пол. Но немец с силой оттолкнул от себя графа и тут же выхватил пистолет.

– Ну что же, – закричал Лотрек, – стреляй в меня, жалкий и ничтожный разбойник. Я смерти не боюсь.

И он вновь рванулся к офицеру. В ту же секунду раздался выстрел, и граф, не дойдя всего чуть-чуть до соперника, вдруг обмяк и стал медленно валиться. Его глаза были наполнены удивлением, а наполовину открытые губы пытались сказать что-то важное. Упав на пол, Лотрек зацепил рукой ранец, который от соприкосновения накренился, но не упал. Лужа крови стала разливаться по ковру. Лотрек был мертв.

Не встретив больше никаких препятствий, офицер выбрался из особняка и быстрым шагом заспешил на квартиру, где он проживал с двумя своими товарищами. На ходу он соображал, как можно поскорее и наиболее безопасно переправить доставшуюся ему святыню родным в Баварию. «А пока, – решил он, – благоразумнее всего спрятать это золотое кольцо в подвале дома, где я живу сейчас. Там его никто не найдет!»