Чанс с ненавистью подумал, что они действительно теперь хозяева в банке. Ведь его отец продал его им.

– Знаешь, я все еще помню тот день, когда я впервые вошел в двери банка как служащий, а не как сын владельца. – Норман добавил душистого ликера в оба стакана. – Мне было тогда семнадцать лет, я хотел попробовать себя в деле и заработать денег на колледж. Я работал консультантом три лета подряд, потом клерком в отделе кредитов.

Чанс выдавил из себя жалкую улыбку и подошел ближе.

– А дедушка загружал тебя работой в два раза больше, чем всех остальных. И так же поступал ты со мной.

Отец кивнул.

– И я наслаждался каждой минутой этой жизни. Я видел в этом своего рода боевое крещение. – Повернувшись, он подал сыну стакан. – Прохождение через огонь.

– Со мной было так же. – Чанс поднял стакан.

Словно постарев за этот час на двадцать лет, Норман подошел к одному из кожаных кресел, стоявших по обе стороны стола. Тяжело опустившись на подушку, жалобно скрипнувшую под его тяжестью, он оглядел потерянным взглядом комнату и уставился в пол.

– Они сказали тебе, кого собираются выдвигать в качестве кандидата на мое место?

– Брайана Джеффриза. – Чанс сел в другое кресло, уткнувшись локтями в колени.

– Чертов чужак, – усмехнулся отец. – Но для местных болванов сойдет. Если бы у них была хоть капля разума, они бы отдали место тебе.

– Они решили, что я слишком молод. Хотя дали мне понять, что заинтересованы в том, чтобы я остался. Они собираются отдать мне освободившуюся после Брайана должность вице-президента отдела кредитов в качестве подготовки к посту директора банка в будущем.

– Как будто тебя нужно готовить к управлению банком, в котором ты вырос! – Норман опрокинул стакан и зажмурился, вытирая рот рукой. – Ну и что же ты им ответил?

– Пока ничего.

– То есть?

– Я не уверен, что захочу оставаться в банке в свете последних событий.

– Только не смей бросать свою карьеру из-за этого. Я ненавижу себя за это, но вынужден признать, что в одном они были правы. Я действительно упрямый, старомодный осел, который привык единовластно править всем. Ты моложе, сумеешь быть более гибким, тебе легче будет приспособиться к новым порядкам, поэтому ты больше, чем я, подходишь для должности главы банка, входящего в такую мощную сеть.

– Дело не только в том, что они сделали с тобой, хотя и этого достаточно, чтобы я подал в отставку. – Чанс задумчиво покрутил стакан в воздухе, устроив в нем небольшой шторм. – Они поставили мне условие: разорвать партнерский контракт с Сен-Клерами.

Он ждал, что отец скажет: «Я бы так и сделал», – но тот молчал, и Чанс посмотрел на него.

– Что же ты им сказал? – Чанс язвительно рассмеялся.

– Я испытал непреодолимое искушение послать их ко всем чертям.

Мрачная улыбка оживила старческие морщины на лице Нормана, и Чанс понял, что отец выпил уже не одну порцию виски с тех пор, как вернулся домой.

– Знаешь, я был бы не прочь посмотреть на их лица в этот момент.

Улыбка исчезла с его лица, и он откинулся на спинку кресла.

– Как странно. Говорят, когда человек тонет, вся жизнь проносится у него перед глазами. Что ж, наверное, я тону, потому что с того момента, как я вошел в зал заседаний, яркие картины моего прошлого вспыхивают в моей голове, словно порванная пленка в кинопроекторе. Все, от чего я отказался, чтобы пойти по стопам моего отца и продолжить дело наших прадедов. Я не перестаю спрашивать себя, как бы сложилась моя жизнь, если бы я выбрал другой путь?

– Другой путь? – удивился Чанс.

– Было время, тот сумасшедший год после окончания университета, когда мир казался мне таким светлым и полным невероятных возможностей. – Норман поднял стакан, рассматривая его содержимое на свет. – Как и большинство молодых людей, я думал, что мои родители безнадежно скучны и ничего не знают о той жизни, которая манила меня к себе таинственным светом невероятных открытий. Я же, напротив, знал все. Особенно о том, что такое любовь. О Господи! – Он сделал глоток и, уронив голову на спинку кресла, закрыл глаза. – Какое это было лето в тот год! Она была прелестнейшим созданием из всех, кого я когда-либо встречал. Я был от нее без ума и, наверное, сделал бы все возможное, чтобы положить весь мир к ее ногам.

– Я не думал, что у вас с матерью все было так… романтично.

– Не смеши меня. Это было еще до того, как я решил остепениться, бросил ее и женился на твоей матери.

Эти слова ослепили Чанса, будто вспышка молнии. Ничего не понимая, он уставился на отца.

– Так было лучше. И для нее, и для меня. – Поднявшись с кресла, Норман подошел к бару, чтобы снова наполнить свой стакан. – Она попробовала поднять шум, заявляя, что я лишил ее шанса сделать настоящую карьеру, оставшись в Галвестоне и став моей женой. Это было одно из тех глупых мечтаний, которыми мы тешим себя в юности: любовь, дети, воспитанные, само собой, в нищете, ведь мой отец грозился отречься от меня.

Он протянул бутылку Чансу, но тот отрицательно покачал головой.

– Проблема в том, – продолжал отец, снова садясь в кресло, – что никто из нас не был жертвой обстоятельств. Мы с ней поссорились, можно сказать, передрались, а я даже не помню теперь из-за чего. Забавно, правда? Я ясно помню, в каком бешенстве я был и как она выглядела, выставляя меня за дверь крошечного ветхого домишки, в котором она выросла. Она была необычайно сдержанна, и я теперь даже не помню, чего мы с ней, собственно, не поделили. – Норман потер морщинистый лоб, будто надеясь, что ответ предстанет перед ним, словно джинн, возникший из бутылки. – Впрочем, это уже не важно. Это было много лет назад. Однако вся ирония в том, что ты теперь стал партнером ее племянников.

У Чанса перехватило дыхание.

– Вивьен Янг? Ты был влюблен в Несравненную Вивьен?

– Мне кажется, я до сих пор люблю ее.

– Ты сукин сын! – медленно проговорил Чанс, так тихо, что отец его не услышал.

Встав с кресла, Чанс подошел к окну, приподнял край шторы и взглянул на небо. Дождь прекратился, но капли все еще стекали по оконному стеклу, искажая сумрачный облик опустевшей в ненастный вечер улицы.

– Ты хочешь сказать, что не любишь маму?

Много времени прошло, прежде чем Норман ответил:

– У любви есть много ликов.

Чанс взглянул через плечо на отца, вспоминая слова, сказанные его матерью в тот день, когда они с Пейдж обедали у его родителей. Она сказала, что для любой женщины унизительно, если ее муж женился на ней только потому, что так было правильно. Пускай это будет самый неудачный выбор, но каждый должен сделать его сам, прислушавшись к своему сердцу.

– А ты никогда не думал, что она знает обо всем? – спросил Чанс. – Что мама знает: ты выбрал ее из чувства долга, а не по любви.