И действительно, вскоре в их павильон пришел Горгулу и поклонился. Марсильо пригласил его присесть и налил кофе. Гергулу отпил немного, а затем достал откуда-то обмотанный вощеной бумагой и запечатанный пакет, положил его между ними на землю. Овидайя едва устоял перед искушением немедленно поднять его и открыть. Вместо этого он дождался, пока владелец кофейни выпьет кофе и попрощается, и только после этого взломал печать.

Внутри находились различные карты, а кроме того, выданные Высокой Портой пропуска, обещанные ему Кордоверо. Овидайя едва посмотрел на них, чтобы остальные не увидели слишком много. Насколько он мог судить на первый взгляд, подделки были сработаны на славу. Кроме этого в пакете обнаружилась так называемая haute sheriff, рекомендация гранд-сеньора, а также другие документы, о которых они говорили. Однако поначалу он тщетно искал личное письмо от Кордоверо, и на лбу у него даже выступил пот. Наконец оно нашлось, лежавшее между двумя картами.

Овидайя опустил письмо.

– Что-то не так? – спросил Марсильо.

– Нет, просто… Кордоверо не сможет сопровождать нас.

– Однако у вас есть все документы, необходимые для нашей миссии?

Овидайя молча кивнул. Они поднялись и направились к выходу. Однако, прежде чем выйти на улицу, он попросил:

– Паоло, приведите ко мне, пожалуйста, владельца еще раз.

Генерал кивнул и подал знак Гергулу, наблюдавшему за ними из алькова. Владелец кофейни подошел к ним. Овидайя поклонился.

– Вы говорите по-французски, почтенный паша?

– Немного, эфенди.

– Вы видели человека, который принес эти бумаги?

– Да, эфенди.

– Когда это было?

Гергулу на миг задумался.

– Две недели.

– Он был евреем?

Владелец кофейни покачал головой.

– Не еврей? Но пожилой мужчина?

– Нет, эфенди. Молодой был.

– Молодой человек?

– Да. Лет примерно семнадцати, – ответил турок.

– Но если он не был евреем, то кем же он был?

Владелец кофейни удивленно воззрился на него:

– Гяур был, эфенди.

– Христианин? Франк?

– Да, эфенди.

Овидайя поблагодарил его. Может быть, Кордоверо отправил посланника? Ему казалось маловероятным, чтобы участник их заговора передал столь важные документы с каким-то посыльным. В первую очередь опасность представляли подделанные документы: если бы они попали в руки чиновника, то означали бы верную смерть. А если Кордоверо все же доверил их посыльному, то почему не еврею, не одному из своих? На все эти вопросы у него не было ответа. На миг он задумался, не поговорить ли об этом с Марсильо, однако решил пока помолчать.

– Давайте возвращаться, – пробормотал он, – все необходимое у нас есть.

И они молча направились обратно на Франкскую улицу. Овидайя знал, что после возвращения ему нужно будет еще раз уйти с постоялого двора – одному. Ему предстояло отправиться в еврейский квартал Смирны.

* * *

Церковный неф обрамляли розовато-красные мраморные колонны, над ними возвышался роскошный кафельный купол. Однако взгляд Полиньяка был устремлен на алтарь и висевшее над ним огромное распятие. Подойдя к ступеням апсиды, он опустился на колени, чтобы произнести молитву. Закончив, мушкетер уселся на одну из скамей и принялся внимательно изучать фрески, вышитый золотом антепендиум[81], картины. Несмотря на то что церковь была католическая, она казалась ему поразительно чужой. В картинах было что-то иконическое, цвет лица распятого мужчины был слишком темным. Внешне он был похож на грека или мавра. У алтаря стояла статуя неизвестного ему епископа. Полиньяк поднялся, подошел к ней и прочел табличку на пьедестале. Оказалось, что это святой Поликарп, давший имя этой странной церкви. В иезуитском колледже его заставляли учить наизусть имена всех важнейших святых, а также их жития. Имен были сотни, и умирали они сотнями разных способов. Однако при всем желании он не мог вспомнить никакого Поликарпа.

Полиньяк с трудом подавил зевоту. Путешествие в турецкую империю было тяжелым. Сначала он плыл на французской шхуне, однако буря настолько сильно повредила судно, что они вынуждены были стать на ремонт возле Наварино. После этого мушкетер пробирался по суше через Румелию, проделав путь во много лье. Но еще больше, чем путешествие, утомили его переговоры с местными чиновниками, различными османскими ага, беями и эмирами – один напыщеннее другого. Полиньяку снова и снова приходилось прислуживаться, льстить и умолять о помощи. Под конец он обычно получал то, чего хотел, однако это стоило нервов и драгоценного времени.

Мушкетер услышал, что кто-то пытается тихо подойти к нему. Преодолев искушение обернуться, он продолжал рассматривать епископа. В руках Поликарп держал книгу, руки его были словно опаленные огнем, лицо изуродовано кровавым шрамом.

– А, святой Поликарп.

Полиньяк обернулся. Перед ним стоял невысокий мужчина, ростом доходивший мушкетеру в лучшем случае до груди. Он был одет в наряд османского дворянина и неизбежный тюрбан. Если изуродованное лицо Полиньяка отпугнуло его, он умело скрывал это. Мужчина слегка поклонился:

– Матьяс Челеби к вашим услугам, эфенди.

Полиньяк поклонился в ответ, пробормотал привычную формулу приветствия. Челеби был чавушем, присланным из Константинополя, что-то вроде путешествующего посланника. После того как Воврей, посол Франции в Высокой Порте, сообщил о Челоне и его связи с возможными заговорщиками из Османской империи, дело постепенно завертелось. В письме Великого визиря Воврея заверили, что в его расследовании Полиньяку поможет эмиссар с особыми полномочиями, по мере сил обеспечит ему доступ во все необходимые места. После неприятного опыта общения с различными османскими чиновниками мушкетер им уже не доверял. Он подпускал этих язычников к себе ровно на длину своей шпаги. Однако, возможно, чавуш все же немного поможет ему.