Оказавшись в еврейском квартале Смирны, он начал расспрашивать местных жителей. Он задал вопрос торговцу рыбой, хозяину таверны и нескольким ремесленникам, однако никто не смог ему помочь. Никто никогда не слышал ни о каком Давиде бен Леви Кордоверо. Возможно, он пришел не в тот квартал. Возможно, евреи Лимана не сефарды, а ашкеназы или романиоты. Он слишком мало разбирался в одеждах различных групп, чтобы судить наверняка. Потратив два часа на тщетные поиски Кордоверо, он отправился во второй еврейский квартал под названием Чемаат. Однако и там люди лишь качали головами.

Обессиленный Овидайя опустился на скамью напротив таверны. Глядя на расположенную перед ним небольшую площадь, он обратил внимание на старика, который шел по улице, прихрамывая и опираясь на палку. Старик был седым как лунь и сильно напоминал Мафусаила. Ему было далеко за семьдесят. В голову Овидайе пришла идея. Он подошел к старику, поклонился. Тот заморгал и произнес что-то на языке, напомнившем ученому португальский.

– Français?[82] – спросил его Овидайя.

Старик покачал головой.

– Loquerisne linguam latinam?[83]

Старик усердно закивал.

– Простите, что помешал, почтенный. Здесь, в Смирне, я ищу одного из ваших братьев по вере, однако не знаю, где его найти. Полагаю, вы знаете все достойные еврейские семейства в городе?

– Да, верно. Кого же вы ищете?

– Члена семейства Кордоверо, – ответил Овидайя и заметил, что старик тут же помрачнел.

– Нет больше в Смирне Кордоверо, – ответил он.

– Неужели? Но один-то уж точно должен быть. Я читал некоторые его труды. Его зовут Давид бен Леви Кор…

Не успел он произнести имя полностью, как старик сплюнул себе под ноги. На лице его читались ярость и отвращение. Старик отвернулся и пошел прочь. Овидайя побежал за ним.

– Что случилось? – спросил он, но старик не обращал на него внимания. – Что с Кордоверо?

Старик на миг остановился и выплюнул одно-единственное слово:

– Херем![84]

Он отвернулся и пошел прочь. Все попытки вытрясти что-то из старика были тщетны, поэтому Овидайя отпустил его с миром и огляделся по сторонам. Оказалось, что за этой сценой наблюдали. Несмотря на то что он не видел глаз, смотревших на него сквозь щели в ставнях и приоткрытых дверях домов на площади, ученый знал, что они там, поэтому решил больше не испытывать судьбу. Лучше всего будет вернуться во франкский квартал.

Что-то подсказывало ему, что быстрее всего это можно сделать, если пойти в сторону церковной башни, возвышавшейся в некотором отдалении. Путь отличался от того, каким он пришел сюда, поэтому он глядел в оба и не опускал руки с эфеса шпаги. Проходя мимо здания, похожего на синагогу, он на миг остановился. Что ж, он предпримет еще одну, последнюю попытку, а затем смирится с потерей своего загадочного товарища по переписке. Правой рукой он постучал в дверь синагоги. Сначала ему никто не открывал, и только после третьей или четвертой попытки он услышал звук отодвигаемого засова. Открылось небольшое окошко, в котором показалось лицо раввина.

– Добрый день. Что вам угодно? – поинтересовался мужчина.

– Я ищу члена вашей общины.

– Мы не даем чужакам информации о своих.

«Особенно если чужак – гой», – подумал Овидайя.

– Прошу прощения, почтенный равви, но я не пришел бы к вам, если бы не оказался перед неразрешимой загадкой.

– И в чем же она заключается?

– Человек, которого я ищу, – знаменитый еврейский ученый из Смирны. Его труды известны даже в Амстердаме и Париже. Но здесь его никто не знает, точнее, мне кажется, никто не хочет его знать.

– Таких людей в Смирне нет.

– Но…

– Я знаю всех знаменитых еврейских ученых с берегов Эгейского моря, уж поверьте мне, месье…

– Челон. Овидайя Челон. Человека, которого я ищу, зовут Кордоверо.

Несмотря на то что раввин не стал плеваться, в отличие от старика, однако в глазах его Овидайя прочел то же отвращение. Затем мужчина пробормотал:

– Теперь понимаю. Подождите минутку.

Вскоре после этого они сидели в пристройке синагоги. Раввин, представившийся именем Йозеф Ларедо, листал толстенный реестр общины. Овидайя терпеливо ждал, попивая шерри, предложенное ему раввином.

– Я могу вам кое-что о нем рассказать. Именно потому, что вы – не еврей.

– Объясните.

Раввин мгновение смотрел на него, а затем негромко произнес:

– Херем.

Опять это слово. Овидайя спросил у раввина, что оно означает.

– Оно означает, что Давида бен Леви Кордоверо изгнали из общины.

– Кордоверо экскоммуницировали?

– Да, примерно так. После изгнания он перестал быть одним из нас. Преступление Кордоверо было настолько тяжким, что всем членам общины было запрещено общаться с ним. Вот что я имел в виду, когда сказал, что могу говорить с вами о нем, поскольку вы гой. В разговорах друг с другом мы этого имени не называем.

– Что, ради всего святого, он натворил?

– Он читал многие труды безбожных франкских философов, и они отравили его разум и душу. Возможно, вам знакомы некоторые из них: Бэкон, Декарт, Спиноза.

– Я слышал о них, – ответил Овидайя.

– На основании их идей он разработал свои собственные безумные теории. Кордоверо утверждал, что душа не бессмертна; что Господь Авраама, Исаака и Якова, вероятно, никогда не существовал, – голос раввина дрожал от волнения, – и что поэтому законы иудейские чтить больше не нужно.

Овидайя и не знал, что Кордоверо выступает приверженцем настолько радикальных утверждений. С другой стороны, удивлен он не был. То, о чем с таким отвращением рассказывал раввин, давно уже стало предметом модных бесед в салонах Амстердама и Лондона. Повсюду рассуждали о доказательствах существования Бога и тому подобном. Это не считалось ни поводом для скандала, ни ересью – обычные натурфилософские дискуссии. Однако это мнение он предпочел оставить при себе, лишь пригубив в очередной раз шерри.

– А где сейчас Кордоверо?

– Там, куда попадают безбожники.

– Значит, уже не в еврейском квартале?

Раввин удивленно поглядел на него:

– После того как был произнесен херем, насколько мне известно, Кордоверо жил в доме во франкском квартале. А теперь он дожидается шеола.