Полмерки подряд все шло так, как нужно, но, когда в подвал, шумя не больше остальных, вошел очередной посетитель – судя по одежде, торговец-лоточник – темнолицый подобрался и приготовился действовать. За ним вошел еще один, отряхивая капли дождя. Широкий фартук ремесленника мог скрывать под собой любую пакость, а подручных предметов вокруг и так хватало.

Маленький человечек закашлял еще громче – кашлять он не забывал все это время – и направился к выходу. По дороге он споткнулся, ухватился за край стола, извинился перед гостем и его помощником и отхлебнул на всякий случай из чьего-то стакана: его немедля схватили за руку, возмутившись, и потребовали заплатить за чужое пиво.

Отталкивая несколько рук и виртуозно ругаясь, он видел, как нужные люди встают, собираются и уходят: тут же драка, что за безобразие? Заодно он зацепил и лоточника, и его друга: они пытались улизнуть, но в двух шагах от гостя лоточник свалился на пол, вопя, что ему подставили подножку. Маленький человечек сделал шаг вперед, отцепил от себя руки крестьянина и поймал летящий в воздухе небольшой предмет: если бы тот достиг цели, все пошло бы насмарку.

Гость и его помощник поднялись по лестнице, и теперь уж точно было ясно, что там их подхватят: время подошло.

Раздавая тумаки, он с удовольствием врезал несколько раз лоточнику и уложил крестьянина на пол, а потом двинулся вслед за гостем, вытирая кровь со скулы. Оставшиеся посетители воодушевленно тузили друг друга, а хозяин с ужасом оглядывал это поле битвы: впрочем, и ему кто-нибудь сейчас заплатит.

Веселого, между тем, было мало. Маленький смуглый человечек понимал, что никогда не попадет обратно домой, и только долгая и тяжелая работа поможет ему оправдать свое существование. Его страна была наполовину захвачена, и впору было сдаться… Но никто не мог отдать ему такого приказа. Он был начальником самому себе.

На выходе из подвала он споткнулся, и его поддержал за руку какой-то гость, показавшийся ему удивительно знакомым. Он поднял глаза и чуть не ахнул: если бы не иной тип лица, этот человек был бы на него очень сильно похож. Они были одного роста, волосы их были почти одного цвета – угольно-черный с рыжиной цвет макенгу не брала никакая глина, и смуглому человечку приходилось часто ходить рыже-пепельным – и какая-то особенная невыразительность лиц, готовая в любое мгновение смениться любым выражением, роднила их между собой. Эти движения были ему знакомы. Этот цвет глаз он часто видел в зеркале.

Понимание пронзило его, как молния, и он медленно, глубоко поклонился.

Человек помедлил и еще медленнее, еще тщательнее поклонился в ответ, застыв на миг. Потом аккуратно повернулся к лестнице, подмигнул и спустился вниз, к желтому тусклому свету в подвале, туда, где бушевала драка.

Смуглый человечек пожал плечами, отметил, что успевает скрыться, вышел на улицу и растаял в тумане.

Им стоило приложить все усилия для того, чтобы больше не встретиться никогда.

Когда Сэхра пришел в лагерь, окруженный воспитанниками, он шел рядом со змеей, ведя на ремне исхудавшую птицу, и верные встретили его, собираясь под яркими флагами, распевая песни, но, увидев, как он болен и стар, и как измождены он и его спутники – замолчали и расступились.

Сэхра пришел в лагерь, хромая, но длинная белая борода его была хорошо расчесана, и одежды были чистыми.

Он подошел к богине и сказал, стоя прямо и глядя ей в глаза:

– Я останусь. Я знаю, ты безумна, ты можешь убить, если тебе будет хотеться этого, и ты не можешь видеть детей, и тебе, как всем богам, ненавистны возражения и споры… – и осекся, потому что Сэиланн заплакала.

Сэиланн проливала слезы чуть ли не первый раз, и люди в страхе отшатнулись.

– Ты, учитель! – крикнула сэи. – Что ты делаешь! Ведь я – богиня, и я – победила солдат и войска, и я – умею читать и петь, и я – говорю, что хочу и умею! Я победила в ста битвах, а ты не веришь мне! Чем я докажу тебе свою правоту? Мои верные – не убийцы, не мародеры! Я живая, а не мертвая! Я слышала о тебе столько лет, а теперь ты отвергаешь меня?

И Сэхра отступил на шаг и поклонился ей.

И после того, как было устроено большое празднество и все, гости и хозяева, поели, сколько смогли, и расположили птиц, и отпустили змей охотиться – Сэхра и Сэиланн говорили в шатре богини, и остались довольны друг другом, и там оставил Сэхра свою горечь, заменив ее сладостью вина.

А потом настала ночь, укрывая замок и рощу покрывалом с крупными, вышитыми мастером звездами, и тишина накрыла большой, шумный лагерь.

И кто-то далеко от лагеря пел:

– я хочу взбираться на высокие горы, я хочу пить старое вино – но…

Кто-то наверху держит нить моей жизни —

И ладони мои выкрашены алым.

Сотрите эту краску с моих рук!

О, сотрите эту краску с моих рук!..[4]

На следующее утро советники богини обсуждали скорую встречу с императорской армией. Сэиланн бушевала, и вожди переговаривались между собой, не стоит ли выбрать одного человека и послать к ней в шатер, чтобы всегда говорить ей, чем они недовольны. Но когда она ударила свернутой картой по столу, осыпав их бранными словами, многие главы и вожди встали.

– Ни к чему нам такое неуважение – сказали они. – Мы могли бы жить и без тебя, богиня.

– Да, могли бы! – закричала она. – Но не завтра! Завтра будет еще один бой, и то, что не сделано, обернется сотнями потерянных жизней! Маги не могут делать все! Вы – важнее! Поэтому я кричу на вас, и стыжу вас, и делаю то, чего не делает никто!

– Но можно было бы и без этого, раз мы так важны – рассердился Кейма. – Не любого можно унизить, и это не первый раз, когда ты делаешь так. Если ты не сможешь говорить с нами, как с людьми, мы уйдем.

Сэиланн задумалась и прикусила палец.

– Ну, хорошо – казала она. – Не уходите. Но запомните, что сегодня целый день не подвозят воду, а ни одна ученица не начнет тянуть ее из земли беспрерывно, и запас стрел и зарядов не безграничен, у стрелков нет хороших доспехов, и птицы болеют, а ваши гонцы бегают слишком медленно, и письма не доходят, и… Почему я должна беспрерывно поджаривать вас, чтобы вы могли поджаривать ваших ленивых людей!

– Хватит с нас! – завопило несколько человек, и в гневе их руки тянулись к поясам. Они встали. – Мы уходим!

И Сэиланн не стала их жечь, а расплакалась.

Какое-то время все сидели неподвижно. Потому что, как бы горяча ни была Сэиланн, она сегодня плакала, и даже – второй раз.

Что теперь будет?

А она села на пол и начала лить слезы, и если для обычной женщины это было обычным делом, но для богини… Все молчали, не зная, что делать и как к ней подойти. Утешить?