Он сознался, что участвовал в расправе над приехавшими на переговоры к Кирееву людьми с комбината. Участвовал, конечно, не по своей воле, был приказ задержать шестерых прибывших и не допускать их к хозяину, пока тот ведет переговоры с зачинщиком, то есть депутатом Москаленко. Их и не пускали, в охране стояли пятеро сотрудников вневедомственной охраны, все были вооружены личным оружием — автоматами с полным боекомплектом, правда, никому и в голову не могло прийти, что оружием придется пользоваться. Оно — так, больше для устрашения. В крайнем случае дать очередь над головам и — и вопрос сам отпадает. Кто добровольно на пулю-то полезет?..

Но случилось совершенно неожиданное. В глубине парка, возле беседки, где горел свет и где, известно было, сидели переговорщики, вдруг раздались выстрелы — один, следом другой и после паузы третий. Приехавшие, услышав стрельбу, посыпались горохом из «рафика» и, растолкав охранников, пытавшихся преградить им путь, понеслись по аллее к дому.

Навстречу им от дома, кажется, выскочил Женя Орехов и, подняв руки, закричал: «Стойте! Стойте!! Будем стрелять!!!» Но в ответ кто-то из бегущих неожиданно выстрелил. Может, и не в него, может, выше головы, но он как бы спровоцировал. Откуда взялся пистолет — никто так и не понял. Но все охранники, повинуясь команде Орехова: «Огонь на поражение!», открыли перекрестную пальбу, хорошо хоть не задели, не перестреляли друг друга.

Все было закончено в считанные секунды, никто толком даже и сообразить не успел, что они тут натворили. А когда дошло, испугались по-настоящему.

Но Орехов, как старший наряда, а также Игнат Русиев, пришедший к месту гибели людей из той же беседки, где, оказывается, лежал Москаленко, которого в порыве гнева застрелил сам хозяин, — короче, оба они сказали, что надо немедленно трупы убрать, а потом вывезти куда-нибудь подальше, к бывшим карьерам, и там захоронить, чтоб и следов не нашли. Сам Игнат вышел за ворота и быстро загнал на задний двор усадьбы «рафик», в котором приехали переговорщики. В него потом и сложили все трупы, запаковав их в обычные черные целлофановые мешки для вывозки мусора.

Но потом прибыл наряд милиции, однако Жене Орехову удалось убедить ментов, что здесь были гости, пили, постреливали для забавы и давно разъехались по домам. Обыска никто, разумеется, не делал. Да и как? Ночь ведь. А как только они убрались восвояси, Женя приказал ему, Барышникову, и Сережке Алымову под руководством Игната, который отлично знал предгорья и многие старые выработки, вывезти трупы в карьеры, найти укромное место и там захоронить. А лучше сжечь, причем вместе с «рафиком», чтобы не оставлять следов.

Это они и сделали. Приехав туда, трупы облили бензином и подожгли прямо в салоне «рафика», а сам микроавтобус столкнули в глубокий карьер. Услышали, как внизу громыхнуло, и от пламени осветилось дно карьера, после чего сели в джип и уехали, не стали дожидаться, пока там догорит…

Хоть дело происходило и глубокой ночью, но тогда была полная луна, она освещала окрестности, и если отправиться туда, к карьерам, то, пожалуй, можно найти то место.

От Алымова Николай Саватеев, как уже сказано, не добился ни слова. Ну и черт с ним, пусть остается в Бутырке. Николай не стал щадить его, хотя, по идее, должен был отправить как работника милиции хотя бы в спецкорпус Матросской Тишины. Ничего, сам еще запросится…

И Грязнов одобрил его действия, попросив при этом срочно передать в их группу показания Барышникова. Не исключено, сказал он Николаю, что они попытаются с его помощью обнаружить трупы.

— Это каким же образом? Этапировать его, что ли, к вам? Под усиленной охраной?

— Зачем? — удивился Вячеслав Иванович. — Ты, Коля, посадишь его напротив себя, дашь ему в руку телефонную трубку, а мы поедем искать. Будем называть ориентиры, а он пусть уточняет. Найдем! Вот, может быть, завтра прямо с утра и займемся поиском. Если договоримся с властями. Есть у меня одна мыслишка, кого привлечь на свою сторону…

Турецкий не особо верил в это «предприятие». Зачем так усложнять дело? И на кой черт Барышников и его приятель будут отсиживаться в Москве? Судить-то их все равно станут тут. Вот и пусть немедленно этапируют.

Но Грязнов, всерьез переживавший свой промах с Русиевым, не желал его повторения. Ну и что с того, что Киреев уже в камере? Он разве один в городе, кому признательные показания того же Игната, да опять же и Барышникова, стояли острой костью в горле. А кто даст команду убийце — не все ли равно? Убийца-то Игната, между прочим, на свободе. Так что пока лучше перебдеть, как говорится.

Александр Борисович развел руками, как бы соглашаясь с логикой друга, и отправился к губернатору, чтобы своим присутствием там хотя бы отчасти отвлечь на себя главное внимание тех, кто, наблюдая за действиями сыщиков, может неожиданно помешать им какой-нибудь очередной гадостью.

Бульдожьи щеки Георгия Владимировича совсем обвисли и были, словно красными нитями, простеганы кровеносными сосудами. А глубокие залысины на лбу приобрели красновато-фиолетовый, как говорили когда-то, явно апоплексический цвет — тяжело, видно, давалось губернатору его губернаторство.

Но глаза из-под лохматых, нависших бровей смотрели внимательно и зло.

Он первый протянул руку вошедшему Турецкому, но пожатие было, скорее, вынужденным, формальным — вялым.

— Ну? — как-то неохотно начал Шестерев. — Чем там этот ваш заместитель отличился? — Пренебрежительной интонацией он словно бы подчеркнул слово «этот».

— Могу вас порадовать, Георгий Владимирович, — учтивым тоном ответил Турецкий. — Оперативными сотрудниками генерала Грязнова проведена успешная операция по задержанию двух последних участников убийства представителей химкомбината на вилле господина Киреева. И они уже дали признательные показания.

— Да неужто? — неуверенно хмыкнул губернатор. — Ну, насчет, так называемых, признаний, уж мы-то с вами, Александр Борисович, знаем, как они добываются. Поработали небось? Как в свое время говорил Лаврентий Берия, слышали? «Пришлось применить допрос, Коба!»

— Да в том-то и дело, что нет. Ведь явку с повинной не вышибешь, это по собственной воле делается. Да и другие свидетели нашлись — тоже охотно дали показания. Но вас, вероятно, эти посторонние для вашей непосредственной деятельности вещи вряд ли заинтересуют, поэтому я и не хотел бы занимать ими ваше время. А поговорить нам надо вот по какому вопросу. Это, скорее, как мне кажется, ваше чисто семейное дело. И вам будет наверняка неприятно, если семейные отношения бросят ненароком нехорошую тень на вашу ответственную государственную деятельность, верно?

— Да вы не тяните, — недовольно поморщился губернатор, — говорите прямо, что он натворил?

— Мы имеем в виду, вероятно, одно и то же лицо? — позволил себе улыбнуться Турецкий. — Вашего зятя?

— Ну, прежде всего он — Юрий Петрович Киреев, генеральный директор производственного объединения «Кубаньцемент», контролирующий к тому же довольно весомый пакет акций акционерного предприятия «Химический комбинат». И уж только во-вторых — он мой зять. Но если первое имеет решающее значение для города и края, то второе — исключительно для его, я подчеркиваю, семьи. Я никогда не смешивал понятия «общественное» и «личное».