Явно встревоженный Барышников застыл в стороне. Но капитан был спокоен. Он снова махнул рукой Алымову, приглашая пройти в соседнее помещение, закрытое от посторонних глаз матовыми стеклами.

— Что такое? — хриплым от волнения, а может, и от долгих возлияний голосом спросил Алымов.

— Да подпись у вас на паспорте нечеткая. Сейчас я вам дам листок бумаги, и вы поставите парочку автографов, мы и сравним. Ничего страшного, — с усмешкой успокоил капитан и первым вошел в помещение.

Настороженный Алымов с сомнением посмотрел на свою правую руку, напоминающую, скорее, клешню, словно-раздумывая, сумеет ли он сейчас ею изобразить свой автограф. Потом перевел взгляд на капитана, но ни в интонации его, ни в поведении не увидел опасности для себя и двинулся следом, недоумевая, что за проблемы появились вдруг с паспортом — ведь до сих пор все было в порядке, никаких претензий. А, черт их знает!

Взяли их практически одновременно.

Пока Барышников, приоткрыв рот, наблюдал за Алымовым, уходящим за капитаном, к нему подошли двое оперативников МУРа и крепко взяли с двух сторон за руки. Барышников и моргнуть не успел, как на его запястьях щелкнули браслеты наручников. Он резко дернулся — силен все-таки был, но и оперативники были готовы к сопротивлению.

Алымова взяли тем же способом, но только за закрытой дверью, едва он вошел в помещение.

И если Барышникову ничего объяснять не потребовалось, он и сам мгновенно все усек, то Алымов поднял истошный крик. Он грязно матерился, кидался из стороны в сторону, валился на пол, стараясь вырваться, пытался сбить оперативников ударами ног, пока один из них, изловчившись, не ткнул ему кулаком в солнечное сплетение. Алымов, всхлипнув, словно задохнулся и повис на собственных растянутых в стороны руках. Вот тогда его посадили на стул, а руки завели за спинку стула и снова схватили наручниками.

— Сергей Александрович Алымов? — деловито спросил, входя в комнату, подполковник Саватеев.

— Он это, — кивнул один из оперативников.

— Вам известно, что вы объявлены в федеральный розыск в связи с обвинением в убийствах?

— Не известно, и я никого не убивал.

— Ну, это вы расскажете следователю в вашем родном городе, куда вас немедленно этапируют… Принесите сюда его вещи. Посмотрим, с чем он кинулся в бега. А где это вы больше недели мотались, гражданин Алымов? Мы ведь вас давно здесь ждем. Где вы были так долго?

Но Алымов молчал и, глядя в пол, напряженно сопел.

— Мне-то, в общем, все равно. Небось у девок каких-нибудь? Ну а что, вы ж человек неженатый, правда, говорят, что вроде невеста имелась. Ваш начальник, полковник Медведев, об этом следователю говорил. Но все равно. А вот ваш приятель-подельник куда от семьи-то подался?.. Молчите? Ладно, он сам расскажет.

Пришел оперативник с вещевым мешком-рюкзачком в руках.

— Покопайтесь там, — сказал Саватеев, — а я схожу к его приятелю, может, тот будет разговорчивей…

Барышников, сидевший в той же позе, что и Алымов, но только в другом помещении, безучастно смотрел, как в его раскрытом чемодане, вытаскивая и перетряхивая каждую вещь, копается, судя по повадкам, явный оперативный работник. Устало посмотрев на вошедшего подполковника милиции, он задал единственный вопрос:

— Что со мной будет?

— Ничего хорошего, уж это точно! — весело ответил Саватеев. — А вот степень плохого зависит только от вас самого. Будете упираться, Борис Николаевич, намотаете на всю катушку. Захотите помочь следствию, я думаю, сможете рассчитывать на какое-то смягчение наказания. Но это я так, в принципе вы ж понимаете… Столько трупов вам никакой суд не спустит.

— Да нет на мне трупов! — растерянно возразил Барышников.

— Как знаете. Судя по тем показаниям, что уже дали ваши подельники — Орехов, Лютиков, Старостенко и Русиев, не менее шести. Ну и плюс уничтожение трупов в карьерах.

— Нашли?.. — вздрогнул Барышников.

Николай Саватеев с насмешливым видом молча смотрел на него. Он-то оперировал теми фактами, которыми его снабдил Вячеслав Иванович, указавший, на что именно надо бить в первую очередь. И по глазам арестованного Николай увидел, что попал, как говорится, в самую точку. Похоже, как раз этого обвинения в свой адрес больше всего боялся Барышников.

— А если я расскажу, как все было?

— Рассчитываете на явку с повинной? — усмехнулся Саватеев. — Ну что ж, раз имеете такое желание, мы возражать не будем, у вас есть такое право. Сейчас мы дадим вам ручку с бумагой и — пишите себе, вымаливайте у судей снисхождение. Принесите ему то, что он просит! — приказал Саватеев оперативнику. — И руку отстегните, чтоб мог писать… Да, еще учтите, что в вашу пользу окажется и тот факт, что при аресте вы, в отличие от вашего подельника, не оказали сопротивления органам милиции. Вовремя сообразили, правильно. Об этом я лично доложу в рапорте о вашем задержании.

И он вышел из помещения, чтобы позвонить Вячеславу Ивановичу и доложить об успешном завершении операции.

Обрадованный Грязнов горячо поблагодарил своего еще недавнего помощника и попросил только об одном одолжении — временно оставить обоих арестованных в Москве. У него отчетливо стояла перед глазами картина падающего на трап Игната. И он понимал, что организаторы убийств теперь, когда на карту поставлена их жизнь, ни перед чем не остановятся. Они найдут способ убрать любого, опасного им свидетеля.

Ведь что, в сущности, получается? У прокуратуры в лице Александра Борисовича нет твердых доказательств совершения преступлений именно теми людьми, на которых падает подозрение. Имеются их собственные показания, где все они валят вину друг на друга и отрицают собственную. Есть косвенные показания свидетелей. Но нет самих жертв преступления. Да и потом, строить обвинение только на признательных показаниях самих исполнителей невозможно — это ж лакомая добыча для любого адвоката!

Та же ситуация с Трегубовыми. Предъявить обвинение исполнителю уже невозможно ввиду его смерти. Баллистическая экспертиза показала, что пуля, извлеченная из тела вице-губернатора, была выпущена из пистолета Макарова с навинченным на ствол глушителем, который был взят при аресте Русиева. Следы отпечатков пальцев на рукоятке и стволе принадлежали самому Игнату и были идентичны тем, которые имелись в картотеке дактилоскопического учета МВД. Так что тут все в порядке. Но вот показания самого Игната относительно «заказчиков» этих убийств суд может счесть неосновательными. Ну и что, скажут? Ну, пусть исполнитель назвал их имена, но ведь не исключено, что на него было оказано давление!

К примеру, скажем, явка с повинной написана на борту самолета, этого никто не отрицает. Так ведь могли ж оперативники пригрозить подозреваемому в убийстве, что выбросят его за борт, если он не согласится назвать тех «заказчиков», на которых показал ему следователь? А что, даже и люк открыли, и подтащили его поближе…

Насмотрелись, понимаешь, американских триллеров! Какой же идиот рискнет открыть люк на такой высоте?