Вот бы мне такие лопаты, как у Грэста, — подумалось мне, и я решила, что такие идиотские мысли лезут в голову от ужаса и абсурда происходящего.

— Пусти! — взмолилась я.

Грэст, держа меня навесу над торфяной лужей, так, что мои ноги до колена по-прежнему скрывались в грязи, удовлетворенно наблюдал, как масляное покрывало дюйм за дюймом покидает мое тело. Затем он легко, продолжая держать меня на вытянутых руках, встал, даже вскочил на ноги, и мои ступни со всплеском покинули коричневую жижу.

Грэст легонько встряхнул меня и последние масляные струйки с бульканьем обрушились вниз, а затем приподнял, так, что на уровне его лица оказался мой живот, самый его низ… В мокрую, еще влажную кожу на животе впился его твердый нос и Грэст шумно втянул ноздрями воздух. Этот хищный, дикий жест поверг меня в оцепенение, подумалось, что я сплю, что такое не может происходить наяву.

Грэст же прорычал что-то о том, что мне уже явно намного, намного лучше, покрутил еще пару секунд мое тело, превратившееся в безвольную куклу, обшаривая взглядом каждый кусочек кожи, а потом, подбросив в воздух и перехватив за плечи и под коленями, развернувшись, понес куда-то.

На этот раз я перемещалась не на его плече, а прижатая к твердой, гладкой груди, сопровождаемая пристальным внимательным взглядом и хищным подергиванием носом.

Он прижимал меня бережно, как мать держит дитя, но я бы предпочла и дальше путешествовать безвольно болтающейся на его плече тряпкой.

На этот раз шел он недолго. Выйдя на залитую солнцем поляну, Грэст, нагнувшись, уложил меня на теплую сухую траву.

Я вдруг поняла, что нет, мне не все равно, что со мной будет, что за свою честь я буду биться до последнего, и я лучше умру… пусть ему достанется мое бездыханное тело, но не я сама!

Стоило Грэсту отвернуться и склониться к земле, как я, подскочив на месте, оказалась на ногах, но, прежде чем я сделала первый шаг на пути к призрачному спасению, мощная рука, обхватив меня за талию, дернула назад, разворачивая.

Стоя я оказалась прижатой к его сильному обнаженному телу, и прежде даже, чем я сумела это осознать, Грэст зарычал, и, схватив меня за плечи, крутанул и опрокинул на спину, сам же навис надо мной так тесно, что я ощутила, какая горячая у него кожа.

— Грэст, — вырвался из моей груди стон, — я прошу тебя, пожалуйста, не надо.

Горячая ладонь, по-хозяйски гуляющая по моей ноге, бедру, талии, груди, замерла, и с рыком Грэст отпрянул.

— Не делай этого, — прошептала я, чувствуя, что по щекам бегут слезы.

— Глупая самка, — прорычал Грэст. — не разворачивайся ко мне спиной, если не хочешь, чтобы все случилось быстро.

Я часто заморгала.

Грэст, шумно вздохнув, и положив ладонь мне на шею, не дал мне подняться с земли, а сам принялся растирать зажатыми в другой руке мягкими, словно бархат, листьями. Остатки масляных потоков словно впитывались в тело, запах дегтя сменился дурманящим ароматом леса, а кожа начала гореть под его прикосновениями.

Я яростно пыталась противиться его касаниям, но мои попытки сопротивления были такими же успешными, как недовольство котенка, которого умывает мама-кошка. Разница между мной и котенком была в том, что после умывания котенка всегда отпускают.

— Неужели, — пробормотала я, мотая головой, ощущая, что слезы струятся по лицу, шее, затекают в уши, — неужели воины свободного народа берут женщин силой?

Голос мой прозвучал так горько и жалобно, что Грэст, не прекращая своих действий, что-то рыкнул в ответ, но увидев, что его не поняли, пояснил.

— Твое счастье, женщина, что я устал.

— Никогда бы не подумала, — пискнула я, и Грэст довольно осклабился, а я принялась лихорадочно соображать, чтобы ещё пискнуть, чтобы его отвлечь. Непонятно, на что я надеялась, но почему-то каждая отвоеванная секунда казалась дороже золота.

Грэст пристально посмотрел мне в глаза, словно вчитываясь в мои мысли.

— Пойми, когда нас найдут, на уже тебе будет мой запах. Ты будешь моей. И больше того — на нас обоих будет запах твоего желания. Еще ни один волк не знал неудачи с самкой. С человеческой самкой. Ты ещё будешь молить меня о продолжении, изнывая от удовольствия.

— Не уверена, — пролепетала я, ощущая, как внутреннюю сторону бедер словно опалило огнем.

Грэст только ухмыльнулся в ответ, и довольно оглядев творение своих рук, отшвырнул листья в сторону.

Твердые, шершавые пальцы заскользили по моему телу. Подушечками больших пальцев он надавил над ключицами, где-то в районе груди, сделал несколько надавливаний по бокам. Перешел на плечи и хорошенько сжал их с двух сторон, так, что я подумала, он решил сломать мне кости. Но когда руки его, двигающиеся с молниеносной быстротой, оказались на талии, я ощутила сладкую истому в плечах и буквально оцепенела от такого открытия.

Что он делает с моим телом, если каждое его прикосновение словно отрезает меня от внешнего мира, погружая в мир собственного тела?

Теплые волны принялись омывать меня под самой поверхностью кожи, и все верхнее, то есть внешнее, показалось наносным и неважным, а измученное последними событиями тело, всеми этими походами-переходами-путешествиями на чьем-то плече, принялось оживать под умелыми касаниями оборотня.

Грэст погладил мои бедра по бокам, провел пальцами с внутренних сторон снизу-вверх, что заставило меня вскрикнуть, и схватить его за руки, но он, казалось, даже не ощутил касания моих пальцев. Грэст с сосредоточенным видом осмотрел живот, довольно ухмыльнулся собственным мыслям, и его пальцы оказались чуть ниже пупка. Он осторожно погладил мягкую податливую кожу, нахмурился, словно примеривался, и надавил.

Я охнула — теплая, даже горячая волна хлынула по ногам, бедрам, до самых стоп. Я даже голову подняла, хлопая ресницами. Грэст встретился со мной взглядом и весело сообщил:

— Неудивительно, что вы, люди, такие слабые. Вы даже не знаете, куда нажать, чтобы кровь разогнать.

Я часто заморгала, а потом ухитрилась, уперевшись сзади на руки, выскользнуть из-под его ладоней. Усевшись, я быстро прикрыла грудь руками, поджала колени. Впившись в самодовольный подбородок Грэста яростным взглядом, я прошипела:

— А может, застой крови у нас, у людей, потому что наши тела не предназначены, чтобы на чьем-то плече сутками висеть, подпрыгивая и отбивая ребра.

Грэст смутился.

— Я был осторожен.

Я фыркнула.

Еще несколько секунд передышки.

— Не помогло!

И жалобно продолжила:

— У меня все болит.

Грэст выглядел озадаченным, даже затылок поскреб.

Но в следующий миг в его, чуть навыкате, желтых глазах, мелькнула какая-то мысль, длинный нос дернулся, а тонкие губы зазмеились в усмешке. Я постаралась поджать ноги ещё ближе, лихорадочно пытаясь сообразить хоть что-то, это уже не имело значения, когда железные пальцы легли на мои лодыжки, меня дернули назад.