– В Смоленске достаточно солдат. Если же этого будет мало, то все граждане как один выйдут на защиту свободы и революции, – патетически воскликнул первый гражданин.

– Те самые солдаты, которые шляются по площади? – поневоле скривил аристократическое лицо подполковник. – Могу вам сказать, как человек военный, что это не солдаты, а сброд. Разогнать их ко всем чертям – минутное дело. И то, если действовать не торопясь.

– Вы не представляете, на какие жертвы и подвиги готов человек, защищающий свободу! – Всесвятский стал заводиться. Еще мгновение – и он бы разродился речью, возможно самой блестящей из всех сказанных им многочисленных речей.

– В том-то и дело, что представляю. Черт! – нетактично прервал его Сухтелен. – Достаточно было месяца свобод, чтобы фронт рухнул безо всякого вмешательства противника. Наше счастье – пожар оказался всемирным. Не то никакой свободы вам бы не видать. Слово офицера! Не со зла говорю.

И такая убежденность в смеси злости и досады прозвучала в краткой отповеди Сухтелена, что Всесвятский подумал: а вдруг?

Колдун не колдун, однако вооруженного сброда бродит достаточно. Что мешает бандитам объединиться в шайку побольше да и напасть на сравнительно богатый город?

Всесвятский вспомнил старательно забытые последние дни в Петрограде, и ему стало плохо.

Это был самый натуральный кошмар из тех, после которого просыпаешься в поту с бешено колотящимся сердцем, а потом боишься опять заснуть из-за возможности повторения.

Лишившиеся всякого человеческого облика толпы, дикие выражения превратившихся в морды лиц и кровь, кровь, кровь…

Убивали за кусок хлеба, за то, что чуть лучше одет, за то… Проще сказать, за что не убивали, потому что не найти причины, из-за которой не лилась бы кровь.

В конце концов, убивали просто так, от безделья, оттого что в стволе оказался патрон, а на винтовке – штык.

Убивали, чтобы не быть убитыми, и все-таки умирали сами. Не сегодня, так завтра, а до послезавтра было не дожить.

Воспоминание было мимолетным, но по спине Всесвятского побежали струйки пота, ледяного, как вода в невской проруби. В этой проруби матросы на его глазах по одиночке топили каких-то связанных, раздетых догола людей…

– Матрос – противник серьезный… – донесся до первого гражданина голос Сухтелена.

– Матрос? – Всесвятский вздрогнул.

Май – не март, но тонуть в прохладной воде ненамного лучше, чем в ледяной.

– Господа, у нас коллегиальное правление. По всем важным делам мы обязаны принимать решения совместно. Но мой голос будет за вас. В самом деле, надо первым делом очистить район от всевозможных банд, мешающих людям спокойно жить и трудиться. Более того, вообще угрожающих жизни. Пора, давно пора, господа!

– Когда будет заседание вашей коллегии? – деловито спросил Сухтелен.

– Я извещу всех немедленно. Но, откровенно говоря, не знаю, насколько быстро их удастся собрать. Сами понимаете: кого-то может не быть на месте. Пока его найдут, пока он приедет… Но я думаю, в течение двух часов все будут здесь.

Гусары переглянулись. Два часа – срок небольшой, можно и потерпеть. К тому же они обещали при первой возможности навестить свою спутницу, и, по крайней мере, Раден был готов на что угодно, чтобы подобная возможность появилась как можно скорее.

– Тогда мы подойдем через два часа. – Сухтелен поднялся первым.

Если он поднялся, то Раден подскочил. Ему не терпелось скорее повидать Ольгу.

– Может, вы останетесь, господа? Я распоряжусь насчет обеда, – предложил Всесвятский.

Его предубеждение против офицеров улетучилось как дым. Теперь ему казалось, что только от неведомой бригады зависела возможность спасения от надвигающегося со всех сторон кошмара.

– Благодарим. Мы обещали навестить одну нашу знакомую, – отклонил предложение Сухтелен, и барон вздохнул с облегчением. – Но на заседании хотелось бы поприсутствовать. Боюсь, что не все члены правительства сполна отдают себе отчет о сложившейся вокруг города обстановке.

– Разумеется. – Первый гражданин был уверен, что левое крыло сделает все, лишь бы не допустить в Смоленск сохранившую дисциплину часть.

Хотя, если подумать, чем они могут помешать?

– И как вам, господа, наш первый гражданин? – Тетушка Ольги, дородная Настасья Петровна, с материнской заботливостью следила за трапезой своих гостей.

Им везло. Вышли из правительственной резиденции – а тут как раз вернулся автомобиль с Изотовым и Ясманисом. Едва доехали до нужного дома (ехать, правда, было совсем недалеко), как оказалось, что стол накрыт.

Конечно, по прежним временам обед был скромным, зато по нынешним – не обед, а целое пиршество. Учитывая, что не в сельской местности собрались и подвоз в город стал слабеньким.

– Человек слова, – охотно отозвался Раден. – Дел от него, понятно, не дождаться, зато говорить любит больше, чем я саблей махать. Так складно, что невольно думаешь: то ли я дурак и ничего не понимаю, то ли он.

– Барон! – с напускной укоризной произнес Сухтелен.

Раден мгновенно отобразил на лице внимание.

– Он все-таки правитель… – Подполковник старался быть лояльным к власти.

– Да, все-таки, – согласился с ним Раден.

Офицеры понятливо переглянулись. С одной стороны, Всесвятскому удалось создать некое карикатурное подобие государства, но с другой… С другой, для каждого офицера непререкаемым авторитетом мог быть лишь один человек. Видеть на его месте кого-то другого было и смешно, и больно.

– Поверьте, господа, это не самый худший вариант. Видели бы вы Шнайдера! Как вспомню, так сразу становится не по себе, – призналась Настасья Петровна.

– Если это не худший… – в раздумье протянул Сухтелен.

Ничего хорошего в первом гражданине он не увидел. Да и не ожидал. С точки зрения подполковника, человек, рвущийся к власти, хорошим не мог быть изначально. Верить в то, что некто лезет наверх исключительно ради облагодетельствования соотечественников, простительно или глупцам, или идеалистам. Ни к той, ни к другой категории Сухтелен себя не причислял.

Но даже такая власть лучше полнейшего безвластия. Пусть не из благих побуждений, она просто должна совершать какие-то шаги к наведению порядка. В противном случае ее ждет та же судьба, что и рухнувшее Временное правительство.

Или урок ничему никого не научил?

– Не будем вдаваться в политику, господа, – отвечая себе, произнес Сухтелен. – Наше дело – выполнить свой долг. Остальное будем решать позднее. Поэтому особо попрошу вас, барон, больше не вставлять в разговоры свои остроты. Не можете обойтись без комментариев – лучше помолчите. Потом отдельно выскажете все, что у вас на душе.

– Слушаюсь, – кивнул Раден.