умопомрачительная наклонная ледяная стена, что поднималась навстречу второму далекому светилу.

Совершенно ошарашенный этим диковинным зрелищем, Куанга утратил остатки равновесия; ледник кружился и раскачивался, точно перевернутый мир, а Куанга безуспешно пытался вновь обрести способность ориентироваться, до сих пор ему не изменявшую. Отовсюду над бесконечными ледяными уступами на него с усмешкой взирали маленькие и бледные ложные солнца. И Куанга вновь пополз вверх в этом перевернутом мире иллюзий; где расположены стороны света, он уже не понимал.

Внезапный порыв ветра пронесся вдоль ледника; он визжал в ушах у Куанги, подобно голосам насмешливых демонов; он стонал, и хохотал, и улюлюкал – пронзительно, будто крошился лед. Ветер вцеплялся в Куангу живыми злобными пальцами, выбивая дыхание из груди, и охотник сражался за каждый вздох.

Даже в толстой одежде, с невероятным усилием взбираясь по склону, Куанга ощущал острые, крепкие зубы этого ветра, терзавшие его до мозга костей.

Продолжая упорно лезть вверх, Куанга заметил, что лед уже не гладок, а высится столбами и пирамидами или непристойно изгибается, принимая дикие формы. Огромные злобные профили ухмылялись в сине-зеленом хрустале; хмурились уродливые звероподобные демоны; вставшие на дыбы драконы неподвижно скорчились вдоль уступа или стыло погрузились в глубокие расщелины.

Кроме фантастических форм, которые принимал лед, Куанге чудились человеческие тела и лица, впечатанные в ледник. Бледные ладони смутно, умоляюще тянулись к нему из глубин; он ощущал скованные морозом взгляды людей, погибших в давние эпохи; он видел оледеневшие руки и ноги, застывшие в неестественных пыточных позах.

Связно соображать Куанга был уже не в силах. Глухие и слепые первобытные страхи, что были древнее, чем разум, наполнили его душу атавистической тьмой. Страхи неумолимо толкали его вперед, как загнанного зверя, не позволяя замешкаться на издевательском склоне из ночных кошмаров. Задумайся Куанга хоть на мгновение, и он решил бы, что спасения нет, что лед – живое, разумное, злобное существо – играет с ним в жестокую диковинную игру, которую замыслил в своем непостижимом анимизме. Вероятно, оно и к лучшему, что Куанга утратил способность соображать.

Неожиданно и за гранью надежды оледенение закончилось. Будто внезапно, застав сновидца врасплох, во сне случилась смена декораций; несколько мгновений Куанга непонимающе смотрел на родные гиперборейские равнины к югу, в тени ледяного вала, и курившиеся темным дымом вулканы за холмами на юго-востоке.

Бегство заняло почти весь долгий предполярный день, и теперь солнце почти склонилось к горизонту. Ложное солнце исчезло, и ледяное плато, словно по мановению руки чудовищного фокусника, опять разлеглось горизонтально. Если бы Куанга мог сравнивать свои впечатления, он бы понял, что ни единого разу ему не удалось уловить тот миг, когда ледник творил свои ошеломительные сверхъестественные преображения.

Недоверчиво, словно боясь, что в любое мгновение мираж рассеется, охотник всматривался в пейзаж. Судя по всему, он вернулся на то же место, откуда в компании ювелиров начал злосчастное путешествие вглубь ледника. Пологий склон, прорезанный руслами ручейков, спускался к зеленым лужайкам. Опасаясь, что все это обманчивая иллюзия – искусно расставленная ловушка, очередное коварство стихии, которую он уже считал жестоким и всемогущим демоном, – Куанга торопливыми прыжками спустился по склону. И даже увязнув во мху по самые лодыжки, в окружении ив и осоки, он все еще не верил, что побег удался.

Необъяснимый панический ужас по-прежнему гнал Куангу вперед; а первобытный инстинкт, столь же необъяснимый, влек к вулканическим вершинам. Инстинкт твердил ему, что только вблизи вулканов спасется он от обжигающего арктического холода; только там укроется, если это вообще возможно, от дьявольских козней ледника. Говорили, что с нижних склонов вулканов стекают кипящие ручьи; что огромные гейзеры, шипя и отплевываясь, подобно адским котлам, обжигающими водопадами заполняют овраги ближе к вершинам. Долгие снегопады, что обрушивались на Гиперборею, в окрестностях вулканов сменялись теплыми дождями; и там круглый год буйствовала южная флора, ранее характерная для всего этого края.

Куанга не нашел косматых лошадок, которых они с ювелирами привязали к карликовым ивам на лугу. Возможно, это все-таки была другая долина. В любом случае тратить время на их поиски он не собирался. Не помедлив более ни минуты и бросив единственный, полный ужаса взгляд на зловещую ледяную массу за спиной, охотник зашагал прямиком к курящимся горным вершинам.

Солнце опускалось все ниже, бесконечно скользя вдоль горизонта на юго-западе и заливая иззубренные льдины и холмистый пейзаж нежным аметистовым светом. Куанга, чьим железным мышцам было не привыкать к долгим походам, бежал вперед, но его страх и не думал ослабевать, а длинные зеленоватые сумерки северного лета гнались за ним по пятам.

Как ни странно, в горячке бегства он умудрился не потерять ни кирки, ни колчана, ни лука. Несколько часов назад охотник машинально переложил тяжелый мешочек с рубинами за пазуху для сохранности. Куанга успел забыть о камнях и даже не чувствовал, как струйка воды от растаявшего льда сочится из мешочка сквозь кожу ящерицы и стекает по его коже.

Пересекая одну из бесчисленных долин, охотник споткнулся о корень ивы и растянулся на земле, а кирка выскользнула из его пальцев. Куанга поднялся и упрямо побежал дальше, и не подумав ее подобрать.

Алое сияние от вулканов уже проступало на фоне темнеющего неба. Чем ближе Куанга подходил, тем ярче оно разгоралось; он чувствовал, что долгожданное неприступное убежище близко. Он не оправился от потрясения и был сломлен нечеловеческими испытаниями, выпавшими на его долю, но в душе его зародилась надежда все же ускользнуть от ледяного демона.

Внезапно Куанга почувствовал нестерпимую жажду, которой раньше не замечал. Рискнув остановиться в неглубокой лощине, он напился из ручья, берега которого заросли цветами. Затем, не в силах сопротивляться незаметно накопившейся усталости, растянулся среди кроваво-красных маков, сумерками окрашенных в пурпур.

Неодолимая дрема, точно мягкий снег, опустилась ему на веки, но вскоре уступила место дурным сновидениям: Куанга снова тщетно пытался убежать от неумолимого ледника, а тот над ним глумился. Проснулся Куанга в холодном ужасе, дрожа и потея, глядя в холодное северное небо, где постепенно умирал нежный закатный румянец. Ему почудилось, будто на горизонте огромная тень, источавшая злобу и какая-то плотная, движется вдоль низких холмов к лощине, где он лежал. Тень приближалась с невероятной скоростью; последний закатный луч упал с небес, холодный, как отражение во льду.

Куанга вскочил, одеревеневший от нескончаемого изнеможения, оцепеневший от кошмарного сна, который мешался с пробудившимся страхом. В таком вот состоянии, в безумной, безнадежной вспышке презрения и гнева охотник натянул лук и одну за другой выпустил все стрелы в огромную бесформенную тень, что надвигалась на него по небу.