на лицах появляются улыбки, а я – темная, с длинными черными волосами, худощавая, невзрачная, люди не замечают меня, отворачиваются едва бросив взгляд, но…

Но мы – похожи. Я не знаю, откуда, но я знаю это совершенно точно. Каждая из нас не раз и не два вставали перед зеркалом, поднимая руки и принимая стойку, сжимая кулаки. Я не знаю причин, но мне знакомо это чувство – желание стать сильнее. Потому между мной и яркой девушкой с рекламного постера Новой Волны – больше общего чем между кем бы то ни было.

Она срывается в атаку, и я бросаюсь навстречу, словно ныряя в бешенный ритм схватки. Я выключаю силу Тактика, я не слушаю советов Мясников, я оставляю себе только силу, скорость и восприятие Роя (его я не могу отключить при всем желании).

Мы кружим вокруг друг друга, обмениваясь ударами, вбивая друг друга в проржавевшие корпусы кораблей, поднимая пыль, отлетая в сторону, вскакивая на ноги и снова сцепляясь. В какой-то момент мы входим в клинч и падаем на землю. Слава сильна, очень сильна! Но… я переворачиваюсь на земле, забрасываю ногу, отжимаю ее голову, перехватываю руку и … сделать болевой на рычаг локтя не выходит, она отпускает меня и выворачивается. Отпрыгивает назад.

Вскакиваю на ноги и бросаюсь к ней, но она поднимает руки вверх и я останавливаюсь. Чего?

- У тебя платок развязался. – говорит она, тыча в меня пальцем. Я смотрю на себя со стороны, через Рой, вижу, что Слава права – пока мы возились на земле, платок слетел. Сплевываю в сторону. Снова кровь.

- Плевать, - говорю я, вытирая рот: - мы же большие девочки. Чего бы я сейчас не натянула, все равно порвется. Ты же бьешь как паровым молотом.

- Раз тебе плевать, мне уж и подавно. Продолжаем? – она поднимает руки, становясь в стойку.

- Конечно. – и мир снова рвется, пространство и время перестают быть единым, время течет урывками, то замедляясь и я во всех подробностях могу разглядеть кулак Славы у своего лица за долю секунды до того, как меня отбрасывает и впечатывает в ржавый корпус корабля, гул и грохот! Темнота, вспышки! Время спрессовывается и вот уже я обрушиваю град ударов, перегружая защиту Славы и финальным пинком в корпус проламываю ей рубку небольшого буксира, лежащего на борту. Слава вылетает из обломков, ее лицо искажено гримасой ярости, она хватает меня за глотку и впечатывает в землю! Хруст, соленый привкус во рту! Удар! Она садится на меня сверху и … я едва успеваю закрыться скрещенными предплечьями! Удар! Сверху, всей силой, всей массой, всем, что у нее есть! Удар! Я чувствую, как земля трескается у меня под спиной. Удар! С каждым новым ударом у меня хрустят и ломаются кости, она приподнимается и рубит сверху, предплечьями, кулаками, локтями, она словно яростная молотилка, словно отбойный молоток, вбивает меня в землю!

- На! Получай! Тварь! Сука! Аааарргх! – кричит Слава и мир снова вспыхивает у меня перед глазами. Попала-таки…

Потом – резко, без перерыва, словно свет включили – уже я сижу на Славе сверху и бью ее со всей силы по ее, когда-то бывшему изящным, кукольному личику. Я вижу, что мои удары достигают цели и я рычу, я не могу говорить, я могу только рычать. Получай, получай, получай! Никогда не любила таких как ты! Красивая, популярная, самоуверенная… такие как ты превратили жизнь Тейлор в ад! Получай!

Снова темнота. Вспышки боли. Хруст костей. Где-то далеко – крик Славы. Крик ярости.

Я лежу на спине и смотрю вверх. В небе высоко над нами – пролетает самолет, за ним остается белый след. У меня во рту солоновато-железистый привкус крови. Все болит… а еще говорят, что Мясники не чувствуют боли, хах.

- Всегда мечтала летать. – говорю я, глядя на самолет в небе: - интересно, каково это?

- Первое время очень даже прикольно. – отзывается Слава, сидящая рядом и глядящая в небо вместе со мной: - а потом … привыкаешь. Холодно там, наверху.

- Так ты бы не летала в трико, было бы теплей… - говорю я, вяло ворочая языком: - Тц! Ты снова мне половину зубов выбила.

- Вырастут. – говорит Слава, осторожно трогая свою распухшую переносицу: - а ты мне нос сломала.

- Я очень старалась. – говорю я, пытаясь произнести это гордо. Получается не очень. Мы молчим. У меня внутри – пустота. Но это не гнетущая, высасывающая силы и волю пустота как во время депрессии, это приятная пустота. Замолкли даже Мясники, мирно сели вниз мои насекомые, мир вокруг прозрачен и прост. Мне – хорошо. Словно бы я выбросила все свои тревоги и страхи, словно бы очистилась. Я улыбаюсь. Вот бы Сплетница умела драться… интересно, она умеет?

- Что это в конце было? – спрашивает меня Слава и я поворачиваю к ней голову.

- Ирландский отбой. – говорю я: - у меня папа наполовину ирландец. Там так делают.

- Серьезно? Долбанутые фрики. Я тебя чуть не убила. – говорит Слава: - у тебя голова на сто восемьдесят градусов развернулась от удара.

- Пфф… всего лишь перелом позвоночника. Шея не может вот так выкручиваться. Ты на себя посмотри…

- Это нечестно. У тебя регенерация бешеная. – замечает в ответ Слава: - если бы ты не восстанавливалась, я бы тебя измочалила как тряпку. А сколько раз у тебя руки ломались – я со счету сбилась.

- Все что не убивает меня, делает меня сильнее.

- А, так ты поклонница Ницше? Я думала это Восьмерки исповедуют Ницшеанство и все это «Так говорил Заратустра». Ты же из АПП, нет? Ты должна Сунь Цзы цитировать и вся такая мудрость востока.

- Сейчас, погоди… - я со стоном сажусь и кладу руки на колени: - как там – лучше достойный враг, чем недостойный союзник.

- Вот-вот. Ауч… ууу… - Слава с трудом поворачивается ко мне: - неслабо ты меня приложила. Вот Эми с ума сойдет. Да и от мамы достанется.

- Хорошо, когда семья в курсе. – хмыкаю я: - вы то с открытыми лицами, вас все знают. Наверное неудобно, зато вопросов в семье нет. Где была – на Кладбище Кораблей, била кейпа-злодейку. И все, мой руки, проходи ужинать. А мне еще придумывать где я была и почему у меня новое