– Но я, будучи комиссаром полиции, скажу только, что мы выполняем работу, которую обязаны выполнять. И ничего сверх того, что каждый из вас может потребовать от полицейских, – он посмотрел на пустую галерею, где Ленокс уже приготовил диаскоп, – но признаюсь, что сегодня вечером, – продолжал Макбет, – я называю себя полицейским с особой гордостью. Да ну ее к черту, всю эту бюрократию и ее идиотские термины – сегодня вечером мы провели основательную чистку. Мы отплатили Свенону и его головорезам их же монетой. Мы показали им, что ждет тех, кто отнимает у нас лучших… – В зале стало светлее, и Макбет понял, что на белом экране позади него появилась фотография Дункана и что вскоре там появится другая – Банко с Флинсом в полицейской форме под яблоней возле дома.

– Впрочем, мы допустили ошибку, это верно. Ошибка наша заключается в том, что чистку эту следовало провести раньше! Потому что комиссара Дункана уже не вернешь. Как не вернешь старшего инспектора Банко, всю жизнь служившего этому городу. И его сына Флинса, студента Полицейской академии, который готовился повторить путь отца. – Чтобы унять дрожь в голосе, Макбет глубоко вздохнул. – Однако сегодня мы поняли, что настал новый день. День, который отнял у преступников право решать. День, когда граждане этого города поднялись и сказали: «Нет. Нет, этого мы не допустим». И сейчас наступил вечер первого дня нашей новой жизни. И все последующие дни будут такими же, потому что чистка еще не закончена!

Макбет поблагодарил, но кафедру не покинул. Он стоял там, вслушиваясь в бурю оваций и в восторженные крики, а потом присутствующие повскакивали со стульев и захлопали с удвоенной силой. Он почувствовал, как его глаза наполнились слезами: его игра растрогала даже циничных журналистов. В конце концов даже Кайт нехотя поднялся и захлопал – пусть довольно неохотно, и Макбет понял, что Кайт образумился. Он увидел, что Макбет завоевал всеобщую любовь. Что власть теперь в его руках. Он видел и понимал, что новый комиссар не боится пользоваться своей властью.

Макбет вышел в коридор. Пауэр. Сила и гармония разлились по его венам. Впрочем, не так надолго, как прежде, – беспокойство и тревога уже давали о себе знать, однако недостатка в лекарстве он пока не испытывал. И сегодня ночью он будет наслаждаться. Едой, выпивкой, Леди, видом на город, на все то, что теперь принадлежало ему.

– Отличная речь, шеф, – похвалил Сейтон, легко шагавший радом с Макбетом.

Их догнал запыхавшийся Ленокс.

– Макбет, просто блеск! – выпалил он. – Тут сейчас журналисты из Капитоля, хотят с тобой интервью и…

– Спасибо, но нет, – бросил Макбет, не сбавляя хода. – Никаких интервью, никаких лавровых венков, пока мы не достигли цели. Есть какие-нибудь новости о Дуффе?

– В городе обнаружили его машину, на парковке рядом с «Обелиском». Все выезды из города, аэропорт, пассажирские катера – все под наблюдением. Наблюдение началось через полчаса после того, как мы узнали, что он выехал из Файфа в город, а следовательно, он по-прежнему где-то здесь. Мы осмотрели дом Банко и навестили тестя и тещу Дуффа, но его там нет. В такую погоду каждому нужна крыша над головой, поэтому мы сейчас прочесываем отели, пансионаты, ночлежки и бордели. Сегодня ночью Дуффа будут искать все без исключения.

– Искать – это хорошо, но поймать – намного лучше.

– Поймаем, будь уверен. Это лишь вопрос времени.

– Отлично. Оставишь нас на минутку?

– Конечно. – Ленокс замедлил шаг и отстал.

– Тебя что-то тревожит, Сейтон? Рана?

– Нет, шеф, – и Сейтон вытащил руку из перевязи.

– Нет? Сержант попал тебе в руку, верно?

– На мне все быстро зарастает, – сказал Сейтон, – это у нас семейное.

– Серьезно? Это правда?

– Вы о ране?

– Нет, о семье. Неужели у тебя и правда есть семья? Ладно, Сейтон, что тебя тревожит?

– Два момента.

– Выкладывай.

– Во-первых, ребенок, которого мы нашли в клубе после операции.

– Да?

– Что мне с ним делать? Он сейчас у меня в кабинете.

– С ним я разберусь, – ответил Макбет, – а что во-вторых?

– Ангус, шеф.

– А с этим что не так?

– Сегодня в Файфе он отказался выполнять приказ. Не стал стрелять и ушел, не дождавшись окончания операции. Он сказал, что это убийство и что пришел служить в гвардию не для того, чтобы убивать. Мне кажется, он начнет болтать. Мы должны что-то предпринять.

Они остановились перед лифтом.

Макбет потер шею.

– Значит, ты считаешь, что Ангус потерял веру? Если ты прав, то это не в первый раз. Он рассказывал тебе, что прежде изучал теологию?

– Нет, но я это задницей чую. И на шее он носит отвратительный здоровенный крест.

– Ты теперь начальник гвардии, Сейтон. Как по-твоему, что следует предпринять?

– Мы должны избавиться от него, шеф.

– Смерть?

– Ты сам сказал, что мы ведем войну. А на войне предателей и дезертиров приговаривают к смерти. Поступим так же, как с Дуффом. Обвиним его во взяточничестве и подстроим все так, словно он оказал сопротивление при аресте.

– Надо поразмыслить. Прямо сейчас мы в центре внимания и должны продемонстрировать, что полиция – единый сплоченный коллектив. Кавдор, Малькольм, Дуфф, а сейчас еще и Ангус. Получается слишком много. Мертвых полицейских в этом городе любят больше, чем взяточников. Где он сейчас?

– Сидит в подвале и молчит. Разговаривать отказывается.

– Ясно. Давай я поговорю с ним, а потом решим, что делать.

Макбет отыскал Ангуса в комнате для отдыха. Парень сидел, закрыв лицо руками, и не сдвинулся с места, когда Макбет сел рядом, поставив на стол большую коробку.

– Мне рассказали, что случилось. Ты как?

Ответа он не дождался.

– Ангус, ты парень принципиальный, и как раз это мне в тебе нравится. Ты считаешь эти принципы важными, верно?

Ангус поднял голову и покрасневшими глазами посмотрел на Макбета.

– Желание вершить справедливость, – продолжал Макбет, – оно греет тебе сердце, правда? Делает тебя тем, кем тебе хочется стать. Но когда братство требует от тебя жертвы, то порой именно этого мы от тебя и ждем, Ангус. Что ты пожертвуешь принципами. Откажешься от спокойствия, согласишься мучиться от тех же ночных кошмаров, что и все мы, отдашь самое дорогое. Так же, как твой Бог, который требовал, чтобы Авраам отдал ему своего сына.

Ангус прокашлялся, но голос все равно звучал хрипло:

– Я готов пожертвовать, но ради чего?

– Ради цели. Ради единства. Ради этого города, Ангус.

Ангус усмехнулся:

– И зачем, скажи на милость, убивать невинных ради единства?