осторожно, в любой момент ожидая подвоха, Ива шагнула к выходу из коморки. Она отсидела левую ногу, и теперь по венам вместе с кровью устремились тысячи крошечных иголочек. Пришлось опереться о стену, однако Хендерсон не предложил помощь, а только посторонился, давая ей пройти.

Снаружи уже наступила ночь. На черном небе мерцали тусклые звезды, но после непроглядной темноты коморки даже этот свет резал глаза.

Сквозь дверной проем Ива увидела лес из голых деревьев — в темноте они еще больше походили на торчащие из земли кости. А вдалеке едва виднелся силуэт Красной Горы — теперь Ива знала, как она называется. Она вспомнила Пустоши, куда крестный привел ее, чтобы показать Ушедших Зверей. Здесь тоже время текло не так, как ему полагается. Но если на Пустошах оно обратилось вспять, то здесь оно застыло на месте. Ива подумала, что чужие воспоминания никакие не воспоминания: все эти события происходят здесь и сейчас одновременно. Странная мысль — осознать ее было почти невозможно, разве что почувствовать.

— Я хочу пить, — сказала Ива, поворачиваясь к капитану, — очень. Только воду, а не кофе. А еще мне нужно в уборную.

— Что-то много ты хочешь, — проворчал Хендерсон.

Тем не менее он прошел в дальний конец камбуза и вытащил жестяной бидон, в котором что-то плескалось. К ручке была привязана смотанная грязная веревка.

— Угощайся. — Хендерсон поставил бидон на стол, зачерпнул из него консервной банкой и протянул девочке. Та взяла ее двумя руками.

— Это вода из реки?

— Откуда же еще? Вы уж простите, барышня, но у меня нет водопровода, или к чему вы там привыкли.

Ива понятия не имела, что такое водопровод, но решила промолчать. Как она и ожидала, вода оказалась неприятно теплой и на вкус отдавала железом. После первого же глотка на зубах заскрипел песок. В то же время Ива в жизни не пила ничего вкуснее. Казалось, будто в мутной жиже воплотились все ее мечты, по крайней мере, на ближайшее время. Она осушила банку в два глотка и вернула капитану.

— Еще.

— Ты бы не увлекалась, — заметил Хендерсон. — Между прочим, воду здесь не просто добыть.

— Почему? — удивилась Ива. — Река же рядом.

— Река там, а я здесь. А еще там буньип, так что приходится выкручиваться.

— Не понимаю, — сказала Ива.

— Видишь веревку? Я забрасываю бидон так далеко, как могу. Что вытяну, то мое. Правда, он черпает грязь, но тут уж ничего не поделаешь. Ну? Все еще хочешь есть?

Хендерсон глядел на нее так, будто с радостью снова запер бы ее в стенном шкафу. Присутствие Ивы определенно действовало ему на нервы.

— Да, хочу.

Старик криво усмехнулся и потянул себя за бороду.

— Порадовать тебя мне особо нечем. У меня осталась только тушенка. Но тебе ведь не привыкать?

Ива нахмурила брови:

— Что такое тушенка?

Хендерсон поперхнулся:

— В смысле? Тебе что, память отшибло? Кто мне рассказывал, что у вас в приюте тушенку дают на завтрак, обед и ужин. У вас же главный благотворитель — консервный завод.

— Я никогда не была в приюте, — сказала Ива. — Я живу в доме у Матушки Ночи.

Может, хоть это его проймет? Будет знать, с кем связался.

На лице старика не дрогнул ни один мускул.

— Матушка Ночи? — переспросил он. — Это ты о вашей воспитательнице? Милейшая женщина, скажу я, и так о вас заботится… Но мне казалось, вы зовете ее по-другому. Лягушка в чепчике, так кажется?

— Жаба в кружевах, — брякнула Ива. Никто ее за язык не тянул.

Господин Капитан смерил ее взглядом.

— Точно, — сказал он после долгой паузы, — именно так. А говоришь, ничего не знаешь про приют. Нехорошо обманывать старших. Неужели мадам тебя этому не научила?

Вроде бы его голос не изменился, но Ива рефлекторно попыталась втянуть голову в плечи. В темных глазах старика что-то вспыхнуло и тут же погасло — далекий отблеск красного пламени.

— Так ты будешь есть тушенку?

Ива кивнула.

«Тушенка» оказалась всего-навсего мясной кашей из консервной банки. Хендерсон разогрел ее на керосинке, а затем протянул девочке вместе с ложкой.

— Угощайся, — сказал он, — как говорится, чем богаты, а пустой живот — лучший кок.

Ива с опаской попробовала угощение — к счастью, все оказалось не так и плохо. С обедами Поварихи не сравнить, но вполне себе съедобно и сытно. Ей доводилось есть вещи, куда более странные и куда менее аппетитные на вид. Глядя на то, как она уплетает тушенку, Хендерсон впервые с момента их знакомства улыбнулся по-настоящему, да и взгляд его потеплел. Сам он тоже присоединился к трапезе: ел руками прямо из банки и, причмокивая, облизывал пальцы. За то время, что он провел на пароходе, старик окончательно забыл о манерах.

— Да ты ешь, ешь, не стесняйся. А то уж больно ты тощая. Кожа да кости. Буньипу не понравится, когда он за тобой придет.

Ива замерла с поднесенной ко рту ложкой. Видимо, это была шутка, но Ива не поняла, в чем ее смысл.

— Нет никакого буньипа, вы его выдумали, — сказала она.

Хендерсон хрюкнул и тыльной стороной ладони вытер жирные губы.

— Серьезно? Ты так думаешь?

— Я в этом уверена, — ответила Ива, хотя едва удержалась от того, чтобы добавить слово «почти».

Она видела призраков и говорящих зверей, людей-оленей и поющие деревья, играла с чертополохами и Китайскими Младенцами, не говоря о Матушке и о бабуле. После такого любой буньип, кем бы он ни был, уже не покажется чем-то странным и невозможным. На самом деле Иву смущало не то, что говорил господин Капитан, а то, как он об этом говорил. Будто сам он не верил в этого буньипа, а использовал это слово, как оправдание для всего и вся.

— Нет буньипа? — Господин Капитан покачал головой. — Глупая девочка. Посмотрим, как ты запоешь, когда он явится за тобой. Он приходит ночью.

— Уже ночь, — заметила Ива, и Хендерсон кивнул:

— Именно. Недолго осталось.

Она посмотрела на открытую дверь камбуза.

— Хочешь прогуляться по палубе? — прочитал ее мысли старик. Ива кивнула. — Почему бы и нет? — сказал Хендерсон. — Лучше тебе самой все увидеть, избавит от глупых мыслей.

Он отбросил в сторону консервную банку и указал на дверь.

Хотя солнце и закатилось, снаружи было все так же жарко; закат так и не принес вожделенной прохлады. Казалось, жаром дышит сама земля, и река, и пароход — все вокруг. Сейчас Ива многое бы отдала за пригоршню хрустящего снега лишь для того, чтобы прижать его к лицу. Интересно, а что сейчас делает Матушка? Заметила ли она,