Тут кто-то (я клянусь) шумно вздохнул по ту сторону железной двери. Вздохнул и двинулся прочь: его шаги все удалялись, пока наконец не стихли совсем. Только тогда я сел и прижался носом к стеклу. Но за окном царил кромешный мрак. Если там кто и был, то он ушел и не собирался возвращаться.

Спереди, на откинутом сиденье, безмятежно посапывал Ники. Власик дышал ровно и спокойно. Еще несколько минут я вслушивался в тишину и пытался понять, не приснилось ли мне все, что я видел и слышал… но так ничего и не понял. А потом уронил голову на сиденье и уснул мертвым сном.

* * *

Люди в этом древнем мире старались селиться погуще, поближе друг к другу. Только что вдоль дороги тянулись пустынные луга, как вдруг они превратились в поля, засеянные ячменем (так сказал Власик), а сразу за полями начались огороды, серые избы и сараи. Это уже были предместья Новгорода.

Ни с чем не сравнимые запахи деревни доносились до нас. «Конкистадор» давил широкими покрышками комья навоза. Умные поджарые свиньи убирались с дороги, озабоченно хрюкали, окликая поросят. Гуси-лебеди тревожно хлопали крыльями. Никто не спешил нас встречать хлебом-солью.

Да, здешний народ был непривычен к технике двадцать первого века. Местные жители с криком разбегались врассыпную от нашего рычащего стального монстра. Те, что посмелее, глядели во все глаза из окошек: возможно, точно так же мы вылупились бы на летающую тарелку. Вряд ли наши рожи были видны им сквозь тонированные стекла, так откуда им было знать, люди мы или демоны?

Однако в зеркало заднего вида я видел, что иные мужики выбегали на дорогу с кольями и вилами. Показывали отвагу, пусть и с опозданием.

Наш ручной пулемет лежал на сиденье. Вот странно: никто из нас даже и не мыслил пустить оружие в ход. Все здесь как один говорили на славянском наречии (до нас доносились их возгласы). После чудного, разноязыкого народа Ижоры эти туповатые крестьяне казались своими, родными. Я догадывался, что это ощущение обманчивое. Но я слишком устал видеть врагов во всех встречных.

Земляные стены кремля возникли перед нами неожиданно. У стен собирались дружинники – то ли слухи о нашем появлении разносились так быстро, то ли нас приметили со сторожевой башни, но с десяток крепких парней с пиками сгрудились у ворот, а еще несколько возились у подъемного моста, впрочем, без особого рвения. Я вдавил педаль газа, и они шарахнулись в стороны. Джип взревел мотором и, пересчитав колесами толстые бревна, пронесся мимо. Караульные завопили – но уже без толку, для порядка.

Под колесами загремели сосновые плашки. Я пытался узнать хоть одну знакомую улицу, что привела бы нас к детинцу, и не узнавал. Власик вспоминал дорогу, показывал, иногда ошибался. Заборы и бревенчатые стены домов окружали нас, и каждый поворот мог завести в тупик. А заезжать в тупик нам не следовало. Крики позади становились все громче.

Мы повернули наудачу в проезд, что казался шире других, и едва не задавили зазевавшегося местного. Парень чуть помладше меня прижался спиной к стене, с ужасом глядя на нашу машину. Власик опустил стекло, и бедняга от неожиданности даже взвизгнул.

– Чур меня, чур, – бормотал парень, глядя во все глаза на черноволосого Ники с его длинной челкой. – Ой, спасите, помилуйте. Не троньте.

– Урод ты, – сказал обиженный Ники, и мы тронулись дальше, ощутимо стукнув труса по плечу боковым зеркалом.

Детинец был выстроен по всем правилам старинной фортификации. За бревенчатой стеной кремля виднелись хоромы князя Борислава: ни стрелы, ни камни до них не долетали, а сам он мог видеть дальше всех. Вероятно, он заметил нас, как заметили и многие другие.

Охраны у ворот уже не было. Когда створки медленно, со скрипом, распахнулись перед нами, я зачем-то нажал на сигнал. А потом на газ.

* * *

– Что же вы натворили, – сказал Борис Александрович. – Вы даже не понимаете, что вы натворили.

Черный джип-«конкистадор» стоял под окном княжьего терема. Двор был пуст. Гридники, едва завидев нас, разбежались кто куда. Откуда-то, должно быть, из запертой конюшни, доносилось лошадиное ржание. В остальном же было тихо. Даже слишком тихо.

Старый учитель (он же – князь Борислав) выглядел хуже некуда. Дрожащие руки и мешки под глазами наводили на мысль, что он не спал несколько ночей подряд. Да так оно и было. В горнице стояла кислая вонь немытой посуды и несвежей одежды: похоже было, что старик редко покидает свое обиталище.

– Дрянные дела, – продолжал князь тихо. – Слухи вперед вас летят. И про шведский ваш поход народ уже знает. И про изгнанников. На торгу еще с неделю назад мужики толковали: скоро, дескать, Олаф-ко-нунг на Новгород пойдет… а не Олаф, так эти ваши головорезы… их тут боятся как огня. Вон Властислав-то в курсе должен быть…

Хмурый Власик не отвечал. Он поместился на лавке у окна, держа между колен ручной пулемет; для чего-то он забрал его из машины.

– А про Ингвара нашего я и не знал совсем, вот пока ты не рассказал… Третьего дня рация вдруг включилась, так я, хрен старый, не разобрал ничего. Одно только и понял, что все, привет всему.

– Там был пожар, – отозвался Филипп, холодея.

– Пожар, да. – Одутловатое лицо Бориса Александровича было пепельно-серым. – Искупительная жертва. Огонь очистит все. Эх, дети, дети…

Он поморгал и прозрачным взором уставился на полупустой стеклянный штоф. Снова наполнил серебряный стаканчик. Опустошил единым махом, крякнул.

– Так что, мальцы, я вас тут давно ожидал, все на что-то надеялся, – проговорил он. – Вот и дождался. Слава богу. Только вот слишком поздно. Слишком… поздно…

Борислав достал грязноватый платок, со старческой аккуратностью вытер губы. Ники посмотрел на него и тут же отвел глаза. Сидя за столом, он краснел и бледнел, не пил ни глотка и не говорил ни слова.

– Борис Александрович, – позвал Филипп.

– Да, Матюшкин? – Взгляд учителя на мгновение ожил. – Ах, ну конечно. Филипп, ярл. Повелитель Ижоры. Помню-помню. Так забавно смотреть на вас…

– Почему же забавно? – с неудовольствием спросил Фил.

– Забавно. Мирский и Матюшкин, дубль второй. История повторяется… а? Нет, правда?

– Подвал, – напомнил Фил. – Вы обещали запустить излучатели.

– Не вопрос. Раз обещали, пойдем и запустим.

Сказав так, князь раздумчиво покивал и снова взялся за бутылку.

– Тогда, может, мы сами? – спросил Ник. – Вы только скажите, где включить…

Борислав мутно поглядел на него:

– Где включить? Эх, мальчик… все бы тебе включить… а мне вот – знать бы, где все это выключить. Да чтобы током не дернуло.

Он задел рукавом стакан. Тот покатился прямо к Нику под руку, и Ник поймал его на самом краешке стола; и тогда князь накрыл его узкую ладонь своей, тяжелой.

– Чуешь, чем дело пахнет? – спросил он.