замки и имения, стоит ему ступить ногой на палубу отходящего во Францию корабля.

Беренгарию вероломство Джона потрясло, так как ей сложно было представить любого из своих братьев, способного на такое бесстыдное предательство по отношению к собственному родичу, не говоря уж про короля, принявшего Крест. Но пытаясь придумать, как утешить Ричарда, наваррка не могла не вспомнить предупреждения Санчо: «Они не такие, как мы, малышка».

Джоанна не была ошеломлена, только опечалена.

— Когда приор Роберт уехал из Франции? — спросила она, и брат бросил на нее хмурый, но одобрительный взгляд, поскольку сестра ухватила самую суть дела.

— В феврале. Поэтому одному Богу известно, что произошло с того времени. Матушка совершенно ясно дала понять, что теперь, когда Филипп принялся нашептывать ему отравленные посулы в уши, Джону нельзя доверять. Она говорит, что остальные не осмеливаются противостоять Джонни из опасения, что я не вернусь назад. Создается впечатление, что половина Англии убеждена в моей гибели в Святой земле. А Лоншан только завязал все в чертов узел. Стоило мне прислушаться к ее мнению относительно него. Но я настолько ценил его преданность, что закрыл глаза на его высокомерие и непопулярность. Матушка, к ее чести, воздержалась от реплики «я же говорила». Она пишет, что мне следует возвращаться, и поскорее. Опасается, что в противном случае королевства, в которое я мог бы вернуться, может не быть.

Беренгария охнула, пораженная тем, что мать Ричарда побуждает сына бросить крестовый поход.

— Ричард, но, если ты уедешь, не будет никаких шансов на освобождение Иерусалима!

Джоанну больше заботила утрата Анжуйской империи. Она открыла было рот, но одернула себя прежде, чем слова успели сорваться с языка, потому как решать предстоит только Ричарду.

— Как ты поступишь? — спросила Джоанна тихо.

Брат посмотрел на нее, и на краткий миг приоткрыл душу, позволяя видеть свою растерянность.

— Я не знаю, — признался он. — Видит Бог, я не знаю.

Наутро после бессонной ночи Ричард созвал совет. По лицам собравшихся в шатре людей он читал, что те уже в курсе разлетевшихся по лагерю слухов — вид у них был настороженный.

— Большинству из вас уже известно, что я получил письмо из Англии, — начал король. — Новости очень тревожные. Мое государство в смятении, ему грозят французский монарх и мой собственный брат. Не знаю, сколько смогу я еще пробыть в Святой земле. Но у меня нет желания никого побуждать поступать против совести. Каждому предстоит самому решить, возвращается ли он домой или остается в Утремере.

Хотя большинство из них ожидало заявления подобного этому, все выразили отчаяние, настаивая, что без него войну не выиграть, и умоляя не покидать их.

— Я ведь не возьму просто и уйду, — ответил Ричард, дав всем высказаться. — Это я вам обещаю. Если вернусь в свои домены, то стану платить за три сотни и две тысячи пехотинцев, остающихся в Утремере. Мне не хочется уезжать, пока война продолжается, но у меня нет выбора, так как на кону мое королевство.

Постепенно протесты смолкли, но на лицах окружающих король по-прежнему читал упрек и осуждение. Он ждал, кто из пуленов первым поднимет вопрос о королевском титуле. Как оказалось, это сделал великий магистр госпитальеров Гарнье Наблусский.

— Мы понимаем, монсеньор, — сказал Гарнье, — что ты разрываешься между обязательствами. Один из моих испанских рыцарей часто повторяет старую поговорку: «Entre la espada у la pared». Именно в таком положении ты сейчас — между мечом и стеной. Ты должен поступать так, как велит Господь. Но прежде чем уйдешь, мы хотим узнать, кто поведет нас в бой вместо тебя.

Послышались яростные возражения со стороны Ги де Лузиньяна, торопливо напомнившего собравшимся, что согласно договору в Акре его пожизненно признали королем, а Конрада и Изабеллу — наследниками. Никто не обращал на него внимания.

— Знаю, — бросил Ричард. — Полагаю, вам следует обсудить это между собой, потому как решение должны принять люди, которым с ним жить, а не те, кто скоро окажется на пути к дому. И чтобы мое присутствие не мешало честному обмену мнениями, я оставляю вас наедине с собой.

Ричард направился к шатру Беренгарии, но в последний момент повернул. Он знал, что жена не станет корить его, не станет даже упрашивать передумать, но ее карие глаза будут излучать смущение и глубокое разочарование. Сестра представляла более надежную гавань, и король зашагал к ее палатке.

— Я объявил им, — резко сказал он. — И теперь они определяют, каким станет их будущее после моего отъезда.

Ричард явно пребывал не в настроении для беседы, поэтому Джоанна не стала расспрашивать дальше. Подозвав одного из своих рыцарей, она отдала ему вполголоса приказ, не сводя глаз с брата, сидевшего, сгорбившись, на ее постели и рассеянно гладящего сицилийскую борзую, примостившуюся рядом с ним. Рыцарь вскоре вернулся и принес из королевского шатра музыкальный инструмент.

— Вот, займи себя этим, — промолвила Джоанна.

Ричард наигрывал меланхолическую мелодию, когда вошел Генрих и устроился на стуле.

— Что это? — спросил он. — Не лютня?

— Это называется уд. Аль-Адиль подарил мне его, когда я выразил интерес к сарацинской музыке.

Генрих наклонился, чтобы получше рассмотреть.

— Ты не дергаешь струны пальцами, как на арфе?

Ричард пояснил, что тут используется перо. Голова его склонялась над удом, лица не было видно, и граф смотрел некоторое время, не зная, чем лучше помочь дяде: молчанием, сочувствием или честностью. И наконец сделал выбор в пользу последней.

— Ты знаешь, что они выберут Конрада?

— Знаю.

— И... и все же смирился с этим?

Ричард слегка пожал плечами.

— Ты недавно напомнил мне, что Ги — в лучшем случае марионеточный король, не имеющий шансов выжить без моей поддержки. Поскольку я не знаю, сколько еще пробуду в Утремере, это обстоятельство нельзя долее не замечать.

— Верное решение, дядя.

— Только время покажет. Но в сравнении с другим выбором, который мне предстоит, этот покажется относительно пустяковым.

— Лузиньяны, разумеется, не воспримут это хорошо.

— Да уж, полагаю, что так, — согласился Ричард.

Больше он ничего не сказал, и Генрих решил не настаивать. Ему хотелось знать о том, какое решение примет король, ведь оно затронет всех. Впрочем, он не был уверен, что сам дядя знает ответ, по крайней мере сейчас.

Лорды-пулены решили судьбу своего государства с поразительной быстротой — менее чем через