class="p1">— Конрад протянул руку за письмом, и убийца нанес удар. В тот же самый миг второй ассасин запрыгнул на коня маркиза и вонзил жертве кинжал в спину. Как мне рассказывали, все произошло так быстро, что никто не успел вмешаться. Конрада отнесли в цитадель, еще дышащего, но было совершенно очевидно, что раны смертельны...

— Успели ли приобщить его святых тайн? — Когда Балиан кивнул в ответ, Генрих хрипло вздохнул, благодарный хотя тому, что Конрад очистился от грехов. — Что сталось с нападавшими? И почему ты так уверен, что это были ассасины?

— Один был убит на месте. Другой вбежал в близлежащую церковь, где его схватили и привели к епископу Бове. Под пыткой злодей признался, что был подослан Старцем Горы. Затем его проволокли по улице и предали смерти.

Балиан снова взял свой кубок и с удивлением обнаружил, что тот пуст. Генрих наполнил его снова.

— Не понимаю, — сказал он. — Зачем понадобилось ассасинам убивать Конрада? Они затаили на него обиду?

— Да... В прошлом году маркиз захватил торговый корабль, принадлежавший Рашид ад-Дин-Синану, и отказался выдать команду и груз. Конрад мог быть упрям, а угрозы только распаляли его. Я предупреждал, что гордыня сыграет с ним однажды дурную шутку, но он конечно же только смеялся... — Голос д’Ибелина дрогнул, и присутствующие припомнили, что для него это двойная утрата, не только политическая, но и личная, поскольку Монферрат был женат на его падчерице.

Балиан сделал несколько больших глотков, потом продолжил:

— Лучше вам подготовиться, поскольку вы ни за что не угадаете, что было дальше. Бове и Гуго Бургундский заявили, что перед смертью второй ассасин признался, будто убил Конрада в интересах английского короля.

Как рыцарь и ожидал, заявление вызвало взрыв. В секунду все повскакали на ноги. Сыпались возмущенные отрицания, ярость против французских обвинений выражалась так громко, что ее наверняка слышали даже сидящие внизу, в зале. Балиан не спешил отвечать, почитая за благо дать им выпустить пар — у него просто не было сил, чтобы перекрикивать оппонентов.

— Я не говорил, что верю в это, Генрих, — сказал он, когда собеседники стали переводить дух. — В данных обстоятельствах я не верю. Не стану утверждать, что разделяю твое убеждение, будто Ричард не способен на подобное преступление. Согласен, ему привычнее убивать собственными руками, но люди иногда совершают вещи, которых мы от них совершенно не ожидаем. Но чего они никогда не делают — так это не поступают во вред собственным интересам. Твой английский государь отчаянно стремится вернуться в родные земли, пока еще не потерял их. Настолько отчаянно, что смирился с королевским титулом Конрада. Он не только ничего не выигрывает от смерти Монферрата, это для него настоящая катастрофа.

Несколько пристыженные, собеседники согласились, и Бертран де Верден высказал предположение, что Саладин выглядит куда более вероятным кандидатом, чем Ричард. Балиан собирался напомнить, что Саладин тоже не имел мотива, поскольку всего несколько дней назад заключил договор с маркизом, но вовремя спохватился — им ведь об этом не известно. Едва узнав, что станет королем, Конрад направил Саладину срочное послание. В нем говорилось, что, поскольку они с Ричардом не враги более, полномасштабная война неизбежна, если только султан не согласится на мир. Эту угрозу Саладин воспринял серьезно. Д’Ибелин предполагал, что маркиз собирался обнародовать эту новость по прибытии в Аскалон. Ее с облегчением восприняли бы пулены, да и скорее всего, и Ричард, потому как условия были сходны с теми, какие он сам выдвигал на переговорах, а мирное соглашение позволяло ему поспешить на защиту своей страны. Простые воины, в которых не угас священный пыл к отвоеванию Иерусалима, почувствовали бы себя преданными, но едва ли Конрад лишился сна из-за их обид. Жесточайшим из огорчений Балиана было то, что им оставался всего шаг до окончания этой проклятой войны, причем на условиях, устраивающих обе стороны. И вот теперь эта надежда истекла кровью вместе с Конрадом.

Конечно, стоит поведать Генриху о тайной сделке между Конрадом и Саладином, но не сейчас.

— Султану не было резона организовывать покушение на маркиза, — сказал он. — Саладин знал, что Конрад предпочитает завершить войну за столом переговоров, а не на поле боя.

Когда Отто де Тразенье назвал в качестве вероятного подозреваемого Ги де Лузиньяна, Балиану оставалось только удивляться, как мало известно этим пришельцам о его мире.

— Ты и впрямь способен представить себе Ги, стоящего за подобным заговором? У него духу не больше, чем мужества в Онфруа де Тороне. Помимо прочего ваш король ловко вырвал у лузиньянских змей ядовитые клыки, вручив им Кипр. Более того, ассасины — это вам не рутье, их кинжалы не продаются даже за самую высокую цену.

Балиан помедлил, потом решил не таиться, потому как им следует знать.

— Но так говорят французы, — признал рыцарь. — Они не только винят Ричарда в смерти Конрада, но также высказывают предположение, что он послал четырех ассасинов во Францию с приказом убить Филиппа.

Это заявление вызвало очередной взрыв ярости, и снова Ибелин выждал, пока она не уляжется сама собой.

— Вы еще не все слышали, — продолжил он. — Тело Конрада не успело остыть, а Бове и герцог Бургундский именем французского короля потребовали от Изабеллы уступить Тир.

— Господь милосердный! — Генрих в ужасе воззрился на друга. — Ты хочешь сказать, что Тир теперь в руках у французов?

— Нет, переведи дух. Изабелла ответила, что готова передать Тир Филиппу сразу же, как только тот вернется из Франции и потребует его.

Все изумленно уставились на пулена.

— А она молодец! — Генрих хохотнул. А после минутного размышления добавил: — Полагаю, мне стоит поблагодарить тебя.

Балиан мотнул головой.

— Нет, я тут ни при чем. Французы насели на нее, пока ни меня, ни моей жены, ни Рено Сидонского не было рядом — явно рассчитывали с легкостью подчинить ее своему влиянию. И к своему удивлению открыли, что даже у котенка есть коготки. Напомнив, что Филипп бросил Конрада и повернулся спиной к Божьему королевству, Изабелла заявила о намерении исполнить высказанное мужем на смертном одре пожелание — передать Тир либо Ричарду, либо законному правителю страны.

Присутствующие обменялись удивленными взглядами. Неужели Конрад, оказавшись на пороге могилы, явил благородство и поставил интересы королевства выше моря жестоких обид, разделявших его и английского государя? Способен ли он был вообще на выражение подобных чувств?

— Не стану