Шот был прав.

Я тоже не мог понять, почему я ей до сих пор не сказал.

Алекс

Меня действительно чертовски тошнило от пляжа.

Конечно, какое-то время это было приятно. Загорать. Потягивая маргариту. Наверстывать упущенное по некоторым книгам, которые я собиралась прочитать.

Но это становилось скучным.

И вдобавок ко всему, я чертовски ненавидела красное бикини, которое купила назло Брейкеру.

Шесть месяцев погружения в это каждый день, когда я знала, что все, что он будет делать, это пялиться на мою задницу и мои сиськи весь чертов день. Бикини был настолько крошечным, что у меня обгорала грудь. Так обстояли дела. Ему это не нравилось. Он сказал мне не надевать его. Мне это тоже не понравилось. Но он, черт возьми, точно не собирался указывать мне, что надеть. Поэтому я надела его.

Такова была жизнь с Брейкером.

Мы оба стоим на своем, слишком упрямые, чтобы сдаться. И нам обоим очень, очень нравится это качество друг в друге.

Хорошо. Ну, мне действительно нравилось это качество в Брейкере.

На самом деле, мне нравилось почти все в Брейкере. Даже то (может быть, даже особенно то), что выводило меня из себя. Как и его собственничество. Его граничащая с психозом ревность. Его властность.

Мне так же нравились вещи, от которых у меня все таяло внутри.

Например, как он произносил мое имя, когда обнимал меня ночью. Глубоко и мягко. И как он учил меня стрелять из пистолета. И драться. Ни разу даже не намекнув, что я была каким-то менее достойным противником, потому что я была женщиной. Например, как он водил меня на концерты и в кино. Как он учил меня плавать с маской и трубкой и кататься на доске для серфинга. Как он пытался показать мне, как готовить. Как он всегда помнил, что нужно покупать мне пышные сырные завитки, а не хрустящие (прим.перев.: имеются ввиду чипсы). Как он дарил мне мягкость и нежность, когда я в этом нуждалась, и жесткость и грубость, когда я этого хотела.

Как он вытащил меня из моей скорлупы и показал мне сто тысяч вещей, ради которых стоит жить.

В первую ночь, когда мы добрались до Мексики, я улизнула, пока Брейкер спал, вытащила из ботинка маленький пакетик с героином и пошла на залитый лунным светом пляж.

Я подошла к воде, ветер развевал мои волосы, понимая, что впервые за всю свою жизнь я не думала о Лексе. Или моей маме. Я не была одержима тем, чтобы сосредоточиться на всех вещах, которые пошли не так, которые были приняты за меня.

Я была, в глубине души, счастлива.

И это было ново, чудесно и пугающе.

Но я знала, что пути назад нет. Никогда.

Поэтому я открыла тот пакетик, который купил мне Брейкер, когда я думала, что смерть ничего не значит. Потому что моя жизнь ничего не значила. А потом я наблюдала, как содержимое падает в воду и уплывает в бесконечную красоту моря.

Я долго стояла там, погруженная в свое маленькое откровение, пока не почувствовала, как Брейкер подошел ко мне сзади, обнял за талию и положил подбородок мне на плечо.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — спросил он, и я прижалась щекой к его щеке.

Я крепко зажмурилась от дискомфорта, который все еще испытывала, делясь своими чувствами, затем открыла глаза, глядя на воду.

— Впервые осознала, что я действительно счастлива быть живой, — честно призналась я.

Его руки крепко сжали меня. — Ох, куколка… — сказал он.

Потом он взял меня мягко и сладко. Прямо там, на залитом лунным светом пляже.

———

— Почему бы тебе просто не признать, что ты ненавидишь этот гребаный купальник так же сильно, как и я? — сказал Брейкер, сидя на краю нашей (да… нашей!) кровати, наблюдая, как я намазываю алоэ на болезненные ожоги на груди.

— Потому что тебе так легко не победить, — пожала я плечами.

— Легко? Куколка, у тебя уже несколько месяцев были ожоги на груди. Что, черт возьми, в этом простого?

— Это моя грудь, — напомнила я ему.

— Да, и я хотел бы заполучить ее в свои руки без того, чтобы ты вздрагивала для разнообразия. Купи новый купальник.

— Может быть, я попробую позагорать на нудистском пляже, — сказала я вместо этого, одарив его озорной улыбкой.

— Если ты сделаешь это, тебе лучше приготовиться к тому, что тебя потащат в полицию.

— Почему? — спросила я, сдвинув брови.

— Потому что, если ты сделаешь это, Ал, я буду вынужден трахнуть тебя, глупышка, прямо на этом пляже, чтобы все знали, кому ты принадлежишь. Что, вероятно, приведет к тому, что нас обоих посадят за публичную бестактность.

— В Мексике арестовывают за публичную бестактность? — спросила я, все еще не зная достаточно о месте, которое было нашим домом в течение полугода.

— Черт возьми, если бы я знал. Просто говорю. То, что ты на нудистском пляже, означает, что ты внезапно окажешься очень увлечена эксгибиционизмом.

Я засмеялась, натягивая через голову мягкий белый сарафан, все еще улыбаясь ему, когда подошла к кровати, поставив колени по обе стороны от его бедер, пока я не села на него верхом, его руки обхватили мою спину.

— Знаешь что, Брайан Брейкер… — начала я серьезным тоном, который он, должно быть, уловил, потому что начал качать головой.

— Не-а, куколка. Сначала я должен кое-что сказать.

— Что? Эм… нет, я начала первой. Я должна закончить первой. Не моя вина, что ты вел себя как киска.

— Заткнись и дай мне сказать, женщина, — сказал он, качая головой.

— Нет. Ты не собираешься разыгрывать командирскую карту. Я начала говорить первой. Я заканчиваю первой. Дело закрыто.

Так что да.

В этом были все мы.

Спорили о том, кто заговорит первым.

— Алекс Миллер, — сказал он, зажимая мне рот рукой, эффективно заставляя меня замолчать, заставляя меня опустить на него глаза, — ты самая большая чертова заноза в моей заднице. И я клянусь, ты можешь затеять со мной ссору из-за того, что солнце встает утром, а потом еще одну из-за того, что оно заходит ночью. Но в мире нет никого другого, с кем я предпочел бы спорить.

Я почувствовала, как слезы защипали мне глаза, потому что я этого не ожидала. Что бы я ни думала, что