Они с Алексом Вандервортом были в гостях у Эдвины и Льюиса Д'Орси в их элегантной квартире на последнем этаже небоскреба «Кэйман мэнор». На столе в мягком отблеске свечей мерцал хрусталь, поблескивала льняная скатерть и начищенное серебро. Одна из стен просторной столовой представляла собой широкое утопленное окно, в котором, словно картина в раме, виден был сверкающий огнями город далеко внизу. Черной извилистой линией прорезала огни река.

Прошла неделя с момента появления в печати смелого интервью Алекса.

Льюис подцепил с тарелки кусок мясного рулета и высокомерно заявил Марго:

– Мой бюллетень, который выходит раз в две недели, является образцом качества и интеллекта. А большинство ежедневных газет, включая «Таймс», выигрывают примитивнейшим способом – за счет объема.

– Вы, двое, прекратите ругаться! – Эдвина обернулась к Алексу. – По меньшей мере десяток человек из тех, кто заходил на этой неделе в центральное отделение банка, сказали мне, что они читали статью и восхитились твоей откровенностью. Как отреагировали в башне?

– По-разному.

– Убеждена, что мне знакомы некоторые из тех, кому не понравилось.

– Ты права, – рассмеялся Алекс. – Роско не стоял в первом ряду поздравлявших.

Отношение к нему Хейворда в последнее время стало ещё более холодным, чем прежде. Алекс подозревал, что Хейворд завидовал не только вниманию, которое уделялось Алексу, но и успеху программы долгосрочных вкладов и денежных лавок, а Хейворд выступал против того и другого.

Не сбылось и ещё одно предсказание Хейворда и его сторонников в совете директоров, утверждавших, что долгосрочные вкладчики и кредитные компании заберут из банка свои восемнадцать миллионов долларов. Хотя руководство этих компаний охало и ахало, они по-прежнему остались клиентами «Ферст меркантайл Америкен». И похоже, так и останутся.

– Если не считать Роско и иже с ним, – сказала Эдвина, – я слышала, что у тебя появилось много единомышленников среди сотрудников.

– Возможно, мода на меня быстро пройдет. Вроде полосок на одежде.

– А возможно, к тебе пристрастятся, – сказала Марго. – Я нахожу, что ты умеешь вырабатывать у людей привычку к себе.

Он улыбнулся. Так приятно было получать всю неделю поздравления от уважаемых им людей – вроде Тома Строгана, Орвилла Янга, Дика Френча и Эдвины, даже от рядовых сотрудников, которых он раньше и по именам-то не знал.

Несколько директоров звонили, высказывали одобрение.

– Вы создаете из нашего банка олицетворение доброй силы, – сказал в телефонном разговоре Леонард Кингсвуд.

А когда Алекс отправился на другие этажи башни «ФМА», его появление всюду было поистине триумфальным – клерки и секретарши здоровались с ним и тепло улыбались.

– Разговор о ваших сотрудниках, Алекс, – произнес Льюис Д'Орси, – напомнил мне, чего не хватает в этой вашей штаб-квартире, башне, – Эдвины. Пора ей подняться выше. Вы, ребята, много теряете от того, что её нет с вами.

– Право, Льюис, ну как ты можешь? – Даже при свечах видно было, как сильно покраснела Эдвина. – У нас же здесь встреча друзей, – запротестовала она. – И даже в другой ситуации замечание подобного рода достаточно нетактично. Алекс, я приношу извинения.

Льюис, ничуть не смутившись, посмотрел на свою жену поверх очков со стеклами в форме полумесяца:

– Ты можешь извиняться, моя дорогая. А я не стану. Мне известны твои способности и чего ты стоишь – кто ближе к тебе, чем я? А кроме того, у меня в привычке привлекать внимание ко всему выдающемуся, что я вижу.

– Ну, Льюис, ты заслужил трижды «ура!», – сказала Марго. – Что скажешь, Алекс? Когда моя уважаемая кузина переберется в башню?

Эдвина начала злиться.

– Пожалуйста, перестаньте! Вы меня крайне смущаете.

– Нечего смущаться. – Алекс с удовольствием отхлебнул вина. – М-да! В шестьдесят втором хороший выдался урожай в Бургундии. Каждая капля ничуть не уступает шестьдесят первому, правильно я говорю?

– Да, – согласился хозяин дома. – К счастью, я достаточно запас и того и другого.

– Мы все четверо здесь друзья, – сказал Алекс, – поэтому можем говорить откровенно, зная, что это останется между нами. Не буду от вас скрывать, что я уже думал о повышении Эдвины, и на уме у меня есть одна должность. Насколько скоро я сумею это осуществить, как и некоторые другие перемены, зависит от того, что случится в течение ближайших месяцев, о чем хорошо известно Эдвине.

– Да, – сказала она, – я знаю.

Эдвина знала также, что в банке хорошо известно о её личной преданности Алексу. Со смерти Бена Росселли – и даже до того – она понимала, что с продвижением Алекса к президентскому креслу почти наверняка продвинется и её карьера. Если же, наоборот, успеха добьется Роско Хейворд, маловероятно, чтобы она могла сколько-нибудь продвинуться в «Ферст меркантайл Америкен».

– Кроме всего остального, мне хотелось бы видеть Эдвину, – продолжал Алекс, – в составе совета директоров.

Марго просияла:

– Вот теперь ты дело говоришь! Это будет скачком вверх для женского движения.

– Нет! – резко возразила Эдвина. – Не ставь знака равенства между мной и женским движением – никогда! Все, чего я достигла, было завоевано мной в честном соперничестве с мужчинами. Женское движение – его лозунги, требующие предпочтения и особого отношения к женщине, потому что она женщина, – отбрасывает равенство полов назад, а не продвигает вперед.

– Чепуха! – Вид у Марго был возмущенный. – Ты так говоришь теперь, потому что выбилась в люди и тебе сопутствует удача.

– Удача тут ни при чем, – сказала Эдвина. – Я работала.

– И тебе ни разу не улыбнулась удача?

– Ну, немного.

– Без удачи не могло обойтись, – возразила Марго, – потому что ты женщина. Насколько я помню, банки всегда были исключительно мужским клубом – и без малейшего на то основания.

– А опыт – разве это не основание? – спросил Алекс.

– Нет. Опыт – это дымовая завеса, созданная мужчинами, чтобы не пускать женщин. Ничего мужского в банковском деле нет. Для этого требуются лишь мозги – и у женщин они есть, иногда больше, чем у мужчин. Все же делается либо на бумаге, либо в уме, либо в ходе разговора, так что единственная физическая работа в банке – это таскать мешки с деньгами в бронированные машины и из них, чем женщины-охранники, без сомнения, могли бы тоже заниматься.

– Я с этим спорить не стану, – сказала Эдвина. – Только рассуждения твои устарели. Безраздельное господство мужчин уже нарушено такими, как я, и нарушается все больше и больше. Кому же нужны борцы за женские права? Мне они не нужны.

– Не так уж ты глубоко внедрилась, – парировала Марго. – В противном случае ты уже сидела бы в башне, а не рассуждала бы о такой возможности сегодня.