— Олег, скажите уже, — вмешался Женька, — почему вы бежали из отеля. Как я понял, вопрос майора только в этом.

— Я не могу! — взвизгнул он, потом глянул на стойку, убедился, что за ней никого нет, и проговорил: — Ну хорошо, только вы ответите за то, что вынуждаете меня говорить такие вещи при всех! Хорошо, что этого завистника тут нет! Я бежал, потому что мне в туалет надо было, у меня проблемы по этой части, поэтому я не могу работать в офисе. Я могу только работать недолго и рядом с домом, понятно вам?

Мы переглянулись, едва сдерживая улыбку.

Титов вежливо поинтересовался:

— Простите, а почему вы тут не используете уборную? Здесь же есть уборная на этаже, а не только в номерах, верно?

— Я не использую общественные уборные, у меня фобия, понимаете? И энурез, понимаете? Как я жив еще с таким сочетанием!

Неожиданно за парня заступился Павел.

— Говорю как психотерапевт, такое заболевание реально существует. Называется апопатофобия.

Титов вздохнул, но подозрительность в его холодных глазах почти сошла на нет.

— Пройдемте все-таки… Или хотя бы тут за стол сядем, нужно заполнить бумаги.

Они устроились в креслах в углу, а мы повернулись к Павлу и осведомились, как так вышло, что он нас простил и даже ждал терпеливо в фойе, когда мы вернемся с улицы.

— Да вы че?! Ужин ведь! Ждал, когда откроется! — и он кивнул на дверь столовой, которую Света распахнула в этот самый миг.

Мы переглянулись. Все понятно. Еда в приоритетах друга всегда была на первом месте.

— Не хочешь заложить Мишаню, пока Титов здесь? — строго спросил Женька за ужином.

Ну вот, будто и не было примирения и романтической прогулки под луной. То есть — под пасмурным небом, но не суть.

— Пока не хочу.

Дальше мы ели молча, а когда мы ждали, пока Павел доест, а Света уберет тарелки, в столовой появился Вениамин Кротов, огляделся, быстро нас нашел и ломанулся к нашему столику. Выглядел он плохо.

— Евгений, простите, что прерываю ваш ужин, стучал к вам в номер и только потом понял, что вы здесь…

— Ничего страшного, я уже поел… Что-то случилось? — И тут Женя вспомнил, что именно случилось в жизни этого мужчины. — Ой, то есть… Я знаю о смерти вашего брата, я приношу свои искренние соболезнования.

— Спасибо, но разговор не об этом. Вы сможете прийти ко мне в кабинет поздно вечером? А лучше ночью?

Женька посмотрел на меня, только потом ответил:

— Конечно. А это во сколько? После полуночи?

— Да, можно после полуночи. Нужно кое-что рассказать. — И на этой таинственной ноте он ушел.

— Чудеса… — протянула я.

Паша продолжал есть и, казалось, даже не слышал разговора.

* * *

В номер мы попали ближе к десяти вечера. В тот момент, когда друг смилостивился и решил нас пустить в наш же, на минуточку, номер, обнаружилось, что он посеял ключ. И вот почти до десяти мы его искали. Я уже хотела обратиться к Михаилу за дубликатом, но парни нашли ключ в столовой на полу. Хорошо, что Света домывала там пол и дверь еще была открыта.

— Что он хочет нам сказать? — спросила я, как только мы заперлись в номере. В коридоре и столовой мы, разумеется, не обсуждали эту тему.

Женя пожал плечами.

— Не знаю, ты же слышала его. Он не уточнял.

— Я это прекрасно помню, но как ты думаешь?

— Я думаю, что это как-то связано с расследованием. Есть еще другой вариант, менее приятный. Он узнал, что мой отец изменяет моей маме, и решил мне рассказать.

— А что, твой отец когда-либо давал повод сомневаться в своей верности?

Я слышала поговорку про яблоню и ее плоды и на всякий случай решилась спросить.

— Нет, не давал.

— Тогда, скорее всего, первый вариант. Тем более, как я поняла, он желал видеть нас всех, а не только тебя.

— Ну, подошел он ко мне и говорил со мной…

— Да, но достаточно громко для того, чтобы и мы с Пашей слышали. Иначе бы зашептал тебе на ушко.

— Да ну! — Женька даже фыркнул. — Он что, первоклашка, спрашивающая у учителя, где здесь туалет? Человек попросил прийти, чтобы что-то сообщить. Это может касаться одного меня.

— Но ты же понимаешь, — влез Паша, — что мы пойдем все вместе?

— Определенно! — поддержала я Павла, и мы ударили друг дружку ладонями.

— М-да, ну от вас никуда не денешься, это понятно…

После полуночи в отеле горели только тусклые дежурные лампы в коридорах. Ни из одного номера, кроме нашего, не просачивался свет — все спали. Хотя на нашем этаже, насколько я знала, оставались только Галина с Марфушой.

В фойе свет оказался поярче, но горели только торшеры в углах, общий же был потушен. Это на случай, если кто-то приедет без брони, он должен был понять, что его обязательно и встретят, и приютят — если найдется свободное местечко, конечно. Отель на ночь запирался, но для таких целей, как я уже говорила, имелся звонок. Михаила за стойкой не было, очевидно, отдыхает в своей комнате. Пока управляющий в отпуске, вряд ли он позволяет себе уходить домой.

— Ты знаешь, где его кабинет? — спросила я Женьку почему-то шепотом. Наверно, на меня так сильно влияет атмосфера: плохая освещенность и полнейшая тишина окутывают пространство ореолом таинственности.

— Видимо, дальше по коридору, — пожал бойфренд плечами, мол, не переживай, мимо не пройдем.

Мы и впрямь не прошли — уперлись прямо в мощную дубовую дверь в конце коридора.

Женька постучал, но ответа не последовало.

Он постучал громче.

— Вениамин Антонович, это Женя. Вы просили… — Логинов запнулся, потому что именно в этот миг бес меня дернул толкнуть дверь.

Она начала медленно приоткрываться. Накал напряжения нарастал. Двери в таких случаях всегда скрипят, но только не эта. Возможно, петли были старательно смазаны. А может, любой звук, даже такой пугающий и мерзкий, как скрип, все равно бы сорвал эту гнетущую атмосферу как неподходящую маску, а так, открываясь в полной тишине, дверь навевала еще больше жгучего страха.

— Что ты делаешь? — шепотом возмутился Павел. — Не трогай двери! Никогда не трогай двери!

— Мы же собирались войти, разве нет?

Дверь остановилась на середине пути, открыв нашему взору тяжелый дубовый стол с небольшой лампой под зеленым абажуром, навевающим ассоциации с американской библиотекой, а также прямоугольный классический стул с зеленой обивкой и часть ковра.

— Тут никого нет, — растерянно произнесла я. Как можно звать людей на полуночные разговоры и при этом уходить самому?

— Может, он в тубзик пошел! — уже уверенно и громко предположил Самойлов, слишком рано решив, что