– Не видите? Прямо перед глазами. Взгляните еще раз.

После долгого и трудного дня в суде у меня не оставалось ни малейшего желания разгадывать ребусы. Уже отвернувшись и почти готовый вспылить, я внезапно осознал, что мелькнуло перед глазами. И немедленно обернулся, чтобы убедиться.

Я реагировал так, как ожидалось. Воочию убедившись в собственной правоте, Рот спокойно отодвинулся в самый угол широкого заднего дивана и положил руки на колени.

– Когда? – спросил я, посмотрев на него через плечо.

– В эти выходные.

Одним взмахом руки охранник пропустил нас через ворота, тут же закрывшиеся позади. Ворота, которые больше не вели на студию «Блу зефир». Отчеканенные в металле буквы, под которыми все без исключения проезжали на студию, гласили: «Уирлинг продакшн».

– Помните, как я сказал, что сохраняю за собой бунгало и еще «кое-что»? Это имя. Я оставил за собой права на имя «Блу зефир». Оно принадлежит мне. Помните, что я сказал в самый первый день нашей с вами встречи? Что за две недели научу вас управлять студией лучше, чем этот идиот управлял всю жизнь.

Водитель высадил нас около бунгало. Рот приказал ему вернуться через час и отвезти меня в отель. Как только мы вошли в бунгало, Рот приготовил выпивку, а я немедленно рухнул в кресло, стоявшее перед его столом. Сквозь открытые застекленные двери с улицы доносился приглушенный звук разговоров. Рабочий день студии, которую Рот выстроил практически собственными руками, подходил к концу.

– «Уирлинг продакшн», – пробурчал Рот, опускаясь в кресло.

Казалось, он почти совсем не испытывал горечи. Хотя, по-моему, эмоциональная реакция на последние события могла быть гораздо сильнее. Безразличие выглядело действительно странным – особенно в свете того факта, что отставка не была неизбежной. Студия досталась Майклу Уирлингу в обмен на молчание о буйстве Рота на званом ужине. После чего Уирлинг не только утаил инцидент, но и солгал под присягой, сказав, будто никогда не видел Рота агрессивным. А в итоге факт обоюдной сделки усилиями еще одного свидетеля доказывает адвокат самого Стэнли Рота.

Тем не менее казалось, что Стэнли Рота беспокоило лишь название студии, точнее – его обуревало желание сохранить имя за собой. Не умолкая ни на минуту, он твердил свое:

– Имя – это все. Чтобы разглядеть это, у Майкла слишком раздутое самолюбие. «Уирлинг продакшн»!

Рот сидел, держа стакан двумя руками и положив обе ноги на угол стола. Морщины, бороздившие его лоб, выглядели не слишком глубокими в мягком вечернем свете, добавляя к облику лишь немного меланхолии. Склонив голову набок, он пару секунд смотрел на меня, словно решал, делиться ли со мной секретом, разглашать который не стоило.

– Удавалось ли вам какое-либо дело, когда все выходило так, как вы хотели, а потом происходило нечто, о чем вы не мечтали и даже не смели подумать, – так, что в конце все оборачивалось лучше задуманного? Так произошло здесь, со мной.

– В том смысле, что вы сохранили права на название «Блу зефир»? – спросил я, сделав глоток протянутого Стэнли Ротом виски с содовой.

Рот напряженно всматривался в застекленные двери. Прошло несколько секунд, прежде чем он поднес стакан к губам. Подержав стакан на весу, отпил немного виски и снова замер с прижатым к губам стаканом. В углах его грубо очерченного рта притаилась улыбка – печальная, понимающая и немного жестокая.

– Льюис помог мне увидеть это, – сказал Рот, качая головой, словно осуждая себя за близорукость. – Той ночью, когда вы помешали мне проломить Уирлингу башку. Да, я был вне себя от ярости. Человека взяли в дело, и теперь он предлагает мне уйти? Тогда Льюис подсказал, как использовать самомнение Уирлинга против него самого. – Рот замолчал, обдумывая сказанное. – У вас есть друг? – очень серьезно спросил он. – Друг, на которого всегда можно положиться? Человек, способный помочь всем, что у него есть, – и не потому, что ожидает чего-то взамен? Просто друг?

Единственной, кого я мог представить, была Марисса. Впрочем, эта мысль казалась немного неуместной, словно я опять предавал, заранее предполагая некое самоотречение с ее стороны. Вспоминая других знакомых – тех, кто, в свою очередь, доверял мне, я понял, что их нет. Некоторые уже умерли. Другие слишком далеко и живут своей жизнью, в которой мне больше нет места.

– Никого, похожего на Льюиса Гриффина, – неохотно признался я.

Рот продолжал:

– Я не понял, что с Уирлингом больше нельзя иметь дело, но это видел Льюис. Возможно, так вышло из-за Мэри Маргарет. Не знаю. Но Уирлинг определенно собирался со мной расстаться. Оставалось две возможности: дать ему уйти, постаравшись сохранить студию без его капитала и средств, которые он мог бы собрать, либо сразу отдать студию. В моем представлении это было дело сугубо личное. В представлении Гриффина – бизнес. Я мог убить Уирлинга за саму идею отобрать мое детище. Льюис полагал, что мы можем расстаться с бизнесом, который пребывает в глубоком минусе даже с учетом доходов от последней картины Мэри Маргарет. Льюис свел воедино все «за» и «против». Он точно просчитал реакцию Уирлинга. На следующее утро Льюис пришел к нему – вроде бы желая извиниться за мой поступок. Так бывало не раз. Льюис сказал Уирлингу, что разделяет его чувства и понимает, как он, должно быть, зол, но ставки слишком высоки, и поскольку надо мной висит обвинение в убийстве, не стоит разглашать информацию о происшедшем. Люди могут заранее посчитать меня виновным.

Рот замялся. Затем покачал головой и рассмеялся.

– Знаете, что ответил этот сукин сын? «Все уже считают его виновным».

Тяжело вздохнув, он посмотрел на стакан, словно искал ясности большей, чем мог найти в случившемся.

– Во всяком случае, видите, что удалось Льюису. Он заставил Уирлинга поверить в собственное превосходство. Для пущей уверенности Льюис сказал, будто дело обернется очень плохо и что я сам это знаю. Он сказал, что, несмотря на нежелание отойти от дел, я понимаю, что иного варианта не существует, и при таком раскладе я решил уйти сам. – Хитро посмотрев на меня, Рот криво ухмыльнулся. – Льюис не остановился на достигнутом. Он знал, что Уирлингу потребуется кое-что еще. «Знаю, тебе нужно начать все с начала, – сказал он. – Я тоже ухожу в отставку».

Убрав ноги со стола, Рот сел прямо и, поставив локоть на стол, принялся скрести подбородок указательным пальцем.

– Представляете, насколько людям вроде Уирлинга приятно знать, что они могут запросто выкинуть человека из дела? Ведь они мнят себя неуязвимыми. Думают, что могут все. Полагают, будто первая пришедшая им в голову мысль, любая случайно посетившая их идея – это чуть ли не апофеоз духа или средоточие человеческой мудрости. Верят, что способны дать урок Макиавелли. «Хотите оставить себе название „Блу зефир“? Почему нет? Зачем мне, великому Майклу Уирлингу, нужно еще какое-то имя? Для чего мне чужое имя?»

Стэнли Рот развел руками и сел в кресло.

– Все прошло как нельзя лучше. Идеально. Сам не думал, что так получится – по крайней мере до момента, когда вы решили представить Майкла Уирлинга лжецом. Хотя должен признаться, до сих пор не понимаю, зачем вы это сделали. – В глазах Стэнли Рота появилось мрачное, но довольное выражение. – Уирлинг никогда так не старался сдержать слово – и получил за все труды репутацию человека, лгавшего под присягой. Впрочем, ему и дела нет: нужно еще раскрутить бизнес «Уирлинг продакшн».