– Моя сестра.

Я прижимаю к ее пальцу свой – это особый ритуал, который мы недавно придумали.

– Я люблю тебя, сестренка. Вечером я позвоню тебе, хорошо?

Джон обнимает меня своими длинными ручищами. В его объятиях я чувствую себя любимой и защищенной. Именно так и должна себя чувствовать дочь в отцовских объятиях. Прежде я только догадывалась об этом, теперь знаю на собственном опыте. Я закрываю глаза и глубоко втягиваю запах его кожаной куртки, который смешивается с запахом одеколона. Теперь для меня это аромат отца. Выпустив меня и отойдя на шаг, Джон смотрит мне в глаза:

– Когда мы увидимся снова?

– Приезжайте в Чикаго! Я очень хочу, чтобы вся наша семья познакомилась с тобой и Зои.

– Мы непременно приедем. – Джон целует меня и гладит по спине. – Беги, а то опоздаешь на самолет.

– Подожди. Хочу кое-что тебе подарить. – Я роюсь в сумке и извлекаю блокнот в кожаной обложке – мамин дневник. – Хочу, чтобы он был у тебя.

Он принимает мой подарок благоговейно, словно это чаша Грааля. Челюсть его слегка подрагивает. Я целую его в щеку:

– Если ты когда-нибудь сомневался в ее любви, прочти этот дневник, и все поймешь. Мама доверила бумаге то, что было у нее на душе.

– После нее остался лишь один блокнот? Больше она никогда не вела дневник?

– Похоже, нет. Я перерыла весь дом, но другого дневника не нашла. Думаю, история ее любви закончилась с твоим отъездом.

Пять часов спустя самолет приземляется в аэропорту О’Хара. Я смотрю на часы. Десять тридцать пять. Включаю мобильник и обнаруживаю сообщение от Герберта:

Никогда прежде у меня не было такого внимательного и заботливого бойфренда. Мне не придется ловить такси. Через несколько минут я увижу Герберта. Почему-то эта мысль не вызывает у меня воодушевления. Наверное, дело в том, что я слишком устала. Все, чего мне хочется сейчас, – оказаться в своей маленькой квартирке, растянуться на кровати и позвонить Зои.

Вот и Герберт. Сидит в зале получения багажа на металлическом стуле и читает какую-то книгу, по виду напоминающую учебник. Увидев меня, он вскакивает и бежит навстречу. Через несколько секунд я уже в объятиях самого красивого мужчины в аэропорту.

– Добро пожаловать домой, – шепчет он мне на ухо. – Я так скучал по тебе!

Я смотрю на него, слегка отстранившись. Он красив. Невероятно красив.

– Я тоже по тебе скучала.

Мы стоим, взявшись за руки, и ждем, когда на ленте конвейера появится мой чемодан. Рядом с нами – женщина с маленькой девочкой на руках, на голове у малышки смешная розовая шапочка, на которой вышиты маргаритки. Девочка пялит на Герберта голубые глазенки, словно зачарованная этим зрелищем. Он улыбается и машет ей рукой:

– Привет, детка! Какая ты красавица!

Девчушка немедленно расплывается в беззубой улыбке, на ее щеках играют ямочки. Надо же, такая кроха, а уже умеет флиртовать! Герберт смеется и поворачивается ко мне:

– По-моему, на свете нет ничего более трансцендентального, чем улыбка младенца.

Мне требуется несколько секунд, чтобы мысленно перевести слово «трансцендентальный». Судя по всему, в данном контексте оно означает «необычный». Или, точнее, чудесный. Что ж, тогда Герберт тоже трансцендентальный. Подчиняясь внезапному порыву, я целую его в щеку:

– Спасибо.

– За что? – Он бросает на меня удивленный взгляд.

– За то, что встретил. За то, что восхищаешься детской улыбкой.

Щеки Герберта вспыхивают румянцем. Он отворачивается и сосредоточенно смотрит на движущуюся ленту.

– Я слышал кое-что о списке жизненных целей, которые ты должна достичь, – говорит он, не глядя на меня.

– О-о! – испускаю я сдавленный стон. – Я уже поняла, мой брат страдает недержанием речи!

Герберт смеется:

– Одна из этих целей – завести детей, верно?

– Угу, – говорю я, стараясь придать лицу безразличное выражение. Но сердце мое колотится, как барабан. – И как ты к этому относишься? Ты хочешь иметь детей?

– Очень. Обожаю детей!

Тут на конвейере появляется мой чемодан. Я делаю шаг вперед, чтобы схватить его, но Герберт меня опережает:

– Давай я.

Он подходит к движущейся ленте. Взгляд малышки в розовой шапочке падает на меня. Она смотрит на меня так внимательно, словно решает, выйдет ли из меня подходящая мать. Я вспоминаю о том, что времени у меня осталось совсем немного – жесткий срок поставила не только мама Элизабет, но и мать-Природа, – и жду привычного приступа паники, но, как ни удивительно, остаюсь совершенно спокойной.

Возвращается Герберт с моим чемоданом в руках.

– Ну что, можем ехать? – спрашивает он. – Ты получила все, что нужно?

Я смотрю на малышку, словно ожидаю от нее ответа на этот вопрос. Она улыбается. Я беру Герберта под руку и уверенно говорю:

– Да, я получила все, что нужно.

В четыре часа утра, погуляв с Руди, я снова заваливаюсь в постель. Сегодня воскресенье, значит можно поспать до девяти. Я оправдываю себя тем, что еще не привыкла к смене часового пояса. Окончательно проснувшись, я завариваю кофе и, устроившись в залитой солнечным светом гостиной, принимаюсь решать кроссворд. Чувствую себя совершенно счастливой и наслаждаюсь возможностью побездельничать. Руди, свернувшись на коврике, наблюдает, как я заполняю клетки кроссворда. Наконец нахожу в себе силы подняться с дивана, отправляюсь в спальню, сбрасываю пижаму и натягиваю спортивный костюм. Руди возбужденно скачет вокруг меня, предвкушая прогулку. Я пристегиваю поводок к его ошейнику, надеваю солнцезащитные очки, сбегаю по лестнице и распахиваю входную дверь.

Мы с Руди неторопливо идем по улице. Я подставляю лицо солнечным лучам, любуюсь безоблачным голубым небом и глубоко вдыхаю свежий весенний воздух. Ветер касается моих щек, но в отличие от злобного, пронизывающего зимнего ветра этот весенний бриз кажется приветливым, почти нежным. Руди несется впереди, вынуждая меня размотать поводок на всю длину. Когда мы доходим до Восемнадцатой улицы, я поправляю наушники айпода и перехожу на трусцу.

Восемнадцатая улица – самая оживленная и многолюдная в Пилсене. По обеим сторонам здесь тянутся мексиканские магазины, рестораны и пекарни. Пробегая по пешеходной дорожке, я размышляю о том, что мама, как всегда, была права. Если бы она не вынудила меня покинуть зону комфорта, я никогда не прониклась бы очарованием этого места, экзотического и вместе с тем современного. Представляю себе, как мама на небесах сидит в режиссерском кресле с репродуктором в руках и выкрикивает номер очередного эпизода моей жизни. Теперь, когда в пьесе появился новый герой, Герберт, дальнейшее развитие событий представляется очевидным. У меня появилась возможность достичь две самые сложные цели: влюбиться и родить ребенка. Правда, в любом случае ребенок появится на свет уже за пределами отпущенного мне срока.