— Рентгеновское зрение?

— Нет, ты просто характерно двигаешься, — сказал он. — Я ломал ребра не раз, знаю, как это бывает. Так что стряслось?

— Неудачно сходила на свидание, — сказала я. — Сначала все было хорошо, а потом он отказался разделить счет.

— И что было дальше?

— Я оплатила сама.

— Странная история.

— Не менее странная, чем преподаватель литературы, переквалифицировавшийся в охотника на нежить, — заметила я. — Не слишком ли бестактно с моей стороны будет спросить, как это тебя угораздило?

— Не слишком, — сказал он.

— Тогда я спрошу.

— Спрашивай.

— Как это тебя угораздило?

— Я жил обычной жизнью скромного, но чертовски обаятельного преподавателя литературы, а потом мою судьбу перепахало сюжетом, — сказал Реджи.

— И что это был за сюжет?

— Авантюрно-криминальный, густо замешанный на мистике и с легким эротическим налетом, — сказал он. — Я, конечно, предпочел бы, чтобы криминала и мистики там было поменьше, а эротики — побольше, но кто может выбирать?

— И правда, кто?

— В колледже начали происходить убийства студентов, — сказал Реджи. — Полиция сначала считала, что они никак не связаны между собой, потом предположила, что имеют место разборки молодежных банд, потом допустили, что это может быть дело рук маньяка.

— То есть, пошли по пути от простого к сложному, — сказала я. — Так бывает.

— Я же со свойственной мне прозорливостью увидел в этих убийствах части какого-то ритуала, но никто не хотел меня слушать.

Это я тоже понимала. Вокруг любого резонансного дела сразу же возникает определенное количество… э… личностей, носящихся со своими конспирологическими теориями. Личности эти по большей части являются носителями альтернативной адекватности и теории их не стоят ломаного гроша, поэтому копы отмахиваются от них уже чисто по инерции.

Иногда, может быть, в одном случае из тысячи, вдруг оказывается, что конспирологи были правы, а копы с самого начала копали не в том направлении. Ну случаи эти настолько редки, что мы все равно продолжаем копать туда, куда привыкли.

Это я тех копов не оправдываю, хотя может и так показаться. Я объясняю, почему такое вообще происходит.

— В конце концов, мне пришлось ввязаться в это расследование самому, и тут понеслось, — вздохнул Реджи. — Тайные общества, могущественные древние артефакты, зловещие мистические сущности, знойные любвеобильные красавицы… Красавиц, кстати, могло быть и побольше, а без зловещих сущностей я бы и вовсе обошелся, но это оказалась совсем не такая история.

— Сколько это продолжалось?

— Примерно полгода, — сказал Реджи. — Авантюрные сюжеты не слишком длинные.

— Если у них нет второго сезона.

— Чур меня, чур, — сказал Реджи. — В общем, в конечном итоге я всех победил, но большой радости мне это не принесло.

— Ты заслужил награду?

— Конечно, — сказал Реджи. — Я предпочел бы какое-нибудь «долго и счастливо», но по факту я получил вот эту татуировку, шрам на бедре, бесценный жизненный опыт и полезную мутацию организма, благодаря которой я могу глотать все эти эликсиры без побочных последствий. А когда я решил оставить дорогу приключений и вернуться к преподавательской деятельности, мне сказали, что мое место занято. Тогда я подумал, что это нормально, и я смогу без проблем устроиться в какой-нибудь другой колледж, но оказалось, что без проблем не обойдется. Никто не хотел брать на работу человека с моей репутацией. Мне сказали, что мое прошлое будет отвлекать студентов от занятий и в целом может создать негативный имидж любому факультету, что студенты вместо того, чтобы слушать меня, будут гуглить в интернете фото и ролики с моим участием, а такого, к сожалению, можно нагуглить несколько гигов, потому что часть приключений происходила при большом стечении народа, а телефоны с камерами сейчас есть у каждого.

— Понимаю, — сказала я. Я и сама с таким сталкивалась, пусть и в меньших масштабах.

— Тогда я решил применить свои новоприобретенные таланты в другой области и пошел к «Ван Хельсингам», — сказал Реджи. — Работа такая же нервная, как и с молодежью, но платят там в разы больше. А у меня…

— Четыре сестры и больная мать? Они на самом деле существуют?

— К сожалению, да, — сказал он. — Отец погиб, когда мне было пятнадцать, по счастью, тут не было никакой мистики, обычная автокатастрофа, и мама пыталась тянуть нас в одиночку, но это было слишком сложно.

— А сестры?

— Старшей, Джанет, сейчас двадцать, она учится на стоматолога и подрабатывает в клинике, — сказал Реджи. — Скоро она сама сможет о себе позаботиться, и всем станет чуть легче. Остальные еще слишком молоды. Конечно, все они стараются внести свой вклад в семейный бюджет, но основные счета все равно оплачиваю я. А счета, включая медицинские, сама понимаешь, там не маленькие.

— Понимаю.

— А теперь твоя очередь рассказать какую-нибудь печальную историю, — сказал он.

— Даже не знаю, с чего и начать.

— Попробуй в хронологическом порядке, — сказал он.

— Это несложно, — сказала я. — В младенчестве какая-то женщина, предположительно, моя мать, отнесла меня в сиротский приют.

— О, — сказал он. — Мне жаль.

— Там было не так уж плохо, — сказала я. — А потом меня удочерили.

— Звучит, как начало какого-то сюжета, — заметил Реджи.

— Нет, пока еще меня ни разу не цепляло, — сказала я.

Хотя попыток, вне всякого сомнения, был не один десяток. По крайней мере, агент Смит считает именно так.

Реджи поднялся с кресла, взял из моих рук пустую бутылку и выбросил ее в мусор вместе со своей пустой бутылкой.

— Будешь спать? — спросил он.

— Пока не хочется.

— Пива больше нет.

— И не надо, — сказала я. — Там где-то был чайник, чашки и пакетики с чаем.

— Пойдет, — решил он.

Включив чайник, Реджи подошел к окну и выглянул на улицу в щелочку между штор.

— Показывают что-нибудь интересное? — спросил я.

— Не уверен, — сказал он. — Но на другой стороне улицы стоит какой-то странный тип, который наблюдает за главным входом.

— Вампир?

— Отсюда не видно, — сказал Реджи.

— А плащ на нем есть?

— Да, коричневый.

— Тогда это просто мой фанат, — сказала я. — Эти чудики везде таскаются за мной уже неделю. Или, может, и дольше, просто я внимания не обращала.

— Чего им от тебя надо?