Она коснулась груди и подняла окровавленные пальцы.

– Они делают из нас бухгалтерские книги, – прошептала она, вытягивая вперед свои покрытые шрамами руки. – Учат нас причинять себе боль, и единственный способ выжить – это причинять себе боль еще больше. А потом они злятся, когда нас передергивает от боли. Ты это понимаешь, Лорена, но не можешь понять так, как я. Я знаю, какую ценность имела бы в их глазах, если бы не была осененной. Я знаю это точно.

– Они учат нас с помощью этих маленьких лезвий, – засмеялась Карлоу. Стекла ее защитных очков были в засохших пятнах соли. – Так чисто, как будто это сделало акт чище, но это первое, чему нас учат в детстве. Алистер Уирслейн и его мать были единственными осененными детьми пэров за сорок лет, и они не учились, нанося себе порезы. Даже Расколотого суверена сначала учили приносить жертвы своему грехотворцу.

Конечно, тех, кто родился во власти, учили сначала использовать других.

– Посмотри, что он сделал в Хиле, – Сафия шмыгнула носом и потерла руки. – В первую очередь мы – жертвы, вне зависимости от того, что мы делаем, чтобы показать свою пользу. Мы никогда не докажем им свою ценность, сколько бы пользы мы ни приносили.

– А смысл? – спросил Бэзил. – Что мы можем сделать? Мы не можем выжить без работы, и не можем выжить, работая.

– На ткацких станках легче работать, когда у тебя маленькие руки. Они не могут их поменять – да и зачем, когда работая на тех, что есть сейчас, в год умирает всего несколько детей, – сказала я и подняла руки. Иногда я вспоминала, как на них работать. Этапы работы так глубоко впечатались в мозг, что я могла бы воспроизвести их и во сне. – Работая на них, можно лишиться пальца, руки, а если не повезет, то и скальпа. Проще, чтобы за ними стояли дети. У них маленькие ручки, а вероятность, что мы не будем возмущаться, еще меньше. Кто бы встал на мою защиту?

Низкая зарплата, отчаяние и обещание большего связывали так же, как знак, вырезанный на груди.

Бэзил рассмеялся.

– Мы плакали, но потом меня научили не плакать.

– Меня тоже, – сказала Сафия. Она взяла его за руки.

– А когда ты впервые приносишь жертву… это опьяняет. – Я провела ногтем по руке. – В первый и единственный раз мы чувствуем, что такое истинный контроль. Но это ощущение быстро проходит.

Цинлира поощряла нас, когда мы резали себя, она пожирала наши покрытые шрамами трупы, но не давала нам ничего, кроме ложного, мимолетного ощущения власти. Я всегда использовала своих творцев. Кто я, если не осененная?

Я почувствовала у уха теплое дыхание призрака Крика.

– Ты – кладбище, – прошептал он. – Ты – сад. Из тебя еще могут вырасти великие вещи.

– Мы заслуживаем лучшей доли, – сказала Сафия. – Нам этого не предложат, но мы этого заслуживаем.

– Нужно нам самим взять то, что мы заслуживаем, – сказала Карлоу, – но я так устала.

– Чтобы избавиться от этой привычки, понадобится больше времени, чем чтобы восстановить Цинлиру. – Сафия закрыла глаза и откинула голову. – Но как только суд и совет прекратят свое существование, как только пэров больше не будет, наша ценность не будет основана на рождении или пользе. Как только наши знаки исчезнут, мы в первый раз будем контролировать ситуацию.

Бэзил улыбнулся.

– Нет никаких причин, по которым жертвы должны быть физическими. Мы можем это изменить, и жизнь осененных после нас будет другой.

Я погрузила руки в грязь и завела их за линию границы. Глубокие канавы, остающиеся от моих рук, тут же снова заполнялись грязью. Все раны заживали. Дверь скрипнула.

– Они используют жителей Цинлиры и будут использовать всех нас до тех пор, пока нас можно будет использовать. Они разделяют рабочих и осененных, благоосененных и грехоосененных, жителей больших и маленьких городов. И они делят всех нас, пока мы не становимся слишком ничтожны, чтобы торговаться, и можем только просить милостыню.

– Что бы ни случилось, – сказала Сафия, – мы должны быть вместе.

Из-под щели в нижней части Двери показалась бледная рука. Она потянулась к ручке, пытаясь открыть Дверь.

– Они думают, что мы попытаемся управлять ими, – сказала я. – К черту это.

Карлоу бросила в Дверь камень. Камень погрузился в дерево как лезвие в плоть, и с мягким хлюпаньем исчез в нем.

– Я хочу снова иметь возможность выбирать. Контракты, которые я заключаю. Боль, которую я испытываю. Жертвы, которые я приношу. Я хочу сама за себя отвечать.

Сафия тихо вздохнула.

– И каково это будет?

– Это будет замечательно, – сказал Бэзил. – Просто замечательно.

– Надеюсь, что когда Дверь откроется, остальные будут такими же храбрыми, как и вы. – Я встала и отряхнула колени. Некоторые из нас были ни на что не годными правителями. И я знала, что должна сделать, когда придет время.

– Что нам нужно сделать? – спросил Бэзил.

– Знаки же не работают как обычная магия, да? То, что творят благоосененные и уничтожают грехоосененные, сохраняется и после их смерти. Знаки же больше похожи на контракты, – я протянула Карлоу руку и помогла ей подняться. – Есть ли что-нибудь конкретное, что нужно сделать, именно чтобы разрушить знак?

– Нет, – сказала Карлоу, стягивая рубашку. Треть чернил отслаивалась от ее груди вместе с кожей. – Достаточно смерти любой из сторон.

– Если только ты не бессмертен, – сказала Сафия, мягко шлепнув Карлоу по руке. – Кстати, перестань умирать.

– Когда ты знаешь, что воскреснешь, это не воспринимается как смерть, – сказала Карлоу. – У меня нет ни малейшего желания оставлять тебя одну. Без меня ты была бы мертва уже на следующий день. Да и обнимать тебя приятно.

Я вздохнула, слова Карлоу успокаивали. Иногда я беспокоилась, что она надеется, что каждая ее смерть будет последней.

– Нам всем нужно научиться лучше себя контролировать, – пробормотала я.

Бэзил фыркнул.

– Легче сказать, чем сделать, но учтено.

– До открытия Двери осталось восемь недель. Но я думаю, что мы должны быть готовы к тому, что уже через две недели в убежищах советников будут люди. Таким образом, когда Дверь откроется, мы будем контролировать ситуацию, – сказала я. – Помогите мне найти убежища совета и освященные земли. Мы должны быстро распространить эту информацию.

– Что совета? – стиснула зубы Сафия. – Неважно. Я не хочу злиться еще больше.

Я встала, не обращая внимания на то, что грязь прилипла к моей коже и потянула меня к себе.

– У меня есть несколько бухгалтерских книг Уилла Чейза и его карта, на которой указано местоположение нескольких убежищ. Нам нужно выяснить, сколько людей мы можем разместить, накормить и защитить от Грешных в каждом из них.

У Уилла было два убежища в Притворцах, церковь в Незабудках, где он, очевидно, собирался жить, и церковь в Лощине. Он также купил земли старого здания – слишком старого, чтобы его можно было использовать, и каждый из нас составил список земель, реликвий, запасов боеприпасов и пайков, которые мы нашли. Карлоу, которая путешествовала больше всех, наметила самые быстрые маршруты между ними и близлежащими городами.