— А, это вы, — сказал он.

Мы, кажется, застали его за перетаскиванием старого шкафа для бумаг по истертому линолеуму. Чик пыхтел, и капли пота проступали на зарождающейся лысине. Пастозно-бледный, взмокший, — казалось, его сейчас настигнет сердечный приступ. Впрочем, он так выглядел при любой нашей встрече.

— Чего вам вообще надо? — мрачно спросил он. — Надеюсь, не денег — стерва меня до нитки обобрала. Ну не стойте столбами, помогите мне.

Шкаф для бумаг оказался легче, чем я ожидала, — он был пуст.

— Я думал завести женщину, — сказал Чик, разглядывая шкаф с таким видом, словно и впрямь собирался держать в нем женщину. — Чтобы печатала, подшивала бумаги… всякое такое…

Не подойдет ли ему Андреа с ее секретарскими талантами? Но она только что втащила Протея на пятый этаж и теперь лежала на полу, пыхтя, с закрытыми глазами.

— Будь как дома, устраивайся поудобней, — сказал Чик, перешагивая через ее распростертое тело, чтобы достать кулек жареной картошки из лотка с надписью «Входящие». — А я и не знал, что у тебя есть ребенок, — продолжал он, обращаясь ко мне. И предложил Протею холодный ломтик картошки.

— Это не мой.

— Будь осторожна, — сказал Чик. — За похищение сажают.

— Кстати, раз уж зашла речь… — встряла Терри…

Сьюэллы снимали большой полуотдельный дом под названием «Бирнам», примостившийся на склоне Лоу, где-то на середине высоты. В дом мы попали без всякого труда: мы еще не успели вытащить Протея из машины, а Чик уже открыл отмычкой замок задней двери. Я попыталась прикинуть, насколько бросаются в глаза четверо взрослых и младенец, проникающие со взломом в дом на тихой улице. Скорее всего, очень сильно.

— Ты уверена, что их нет? — в сотый раз прошипела Андреа.

— Нету, я же тебе сказала, — раздраженно ответила Терри. — Я слышала, как они говорили, что поедут в Эдинбург. А собаку оставят.

— Как удобно для сюжета, — бормочет Нора. — Если это можно назвать сюжетом.

Андреа вызвалась вести машину, в которой мы будем скрываться с места преступления, и по этой причине собиралась остаться снаружи, в «кортине». Но под допросом Чика она созналась, что не умеет водить.

Оказавшись в «Бирнаме», мы стали заглядывать поочередно в каждую комнату, переговариваясь шепотом, словно прихожане в церкви (или воры-домушники во время кражи).

— Мне кажется, это все как-то… незаконно, — пробормотала Андреа.

— Потому что оно и есть незаконно, блин, — буркнул Чик. — Я вам вот что скажу: если меня посадят за кражу собаки, которая притом даже на бегах не выступает, кое-кто мне за это заплатит.

Последняя фраза была явно адресована мне, но я не обратила внимания.

— Он только ругается ужасно, а внутри добрый, — утешила я Андреа, которая глядела на Чика в ужасе — раньше она его не встречала.

Терри обнюхивала комнаты в поисках собачьего следа и запаха.

— Он точно здесь, — сказала она с убежденностью медиума.

Я никогда не бывала в таком чистом доме — чистом, как выставочный образец или жилище роботов. Интерьер был оформлен в оттенках магнолии. Все вещи стояли по линеечке, в раковине не нашлось бы даже немытой чашки, и все подушки были тщательно взбиты. Мы крались по дому на цыпочках, как воры-медвежатники — точнее, воры-собачники.

В спальне ночная одежда Сьюэллов была аккуратно сложена в изножье кровати — его бордовая пижама, ее кружевное нечто, больше подходящее для медового месяца. Я положила Протея на перину — толстая, стеганая, атласная, она так и просила на ней развалиться, и я поддалась неодолимому соблазну и легла рядом с Протеем, сонно сосущим палец. Я бы точно заснула, если бы в этот момент внезапно, непонятно откуда не выскочил Хэнк — Малыш, отчаянно гавкая и скаля зубы.

Чик и Протей синхронно заорали, Андреа попыталась грохнуться в обморок, но Терри упала на колени и воздела руки горе, как дева-мученица, призывающая скорую смерть. Я не сомневалась, что ее сейчас разорвут на куски, но, к счастью, тут Хэнк — Малыш узнал ее и упал к ней в объятия. (Влюбленная девица — ужасное зрелище.)

— Ах, истинная любовь, — ехидно сказал Чик. — Ну хорошо, задача выполнена — мы можем идти?

Он вытолкал всех на лестничную площадку — и в этот миг мы услышали самый страшный из всех возможных звуков: в замке входной двери поворачивался ключ.

— Черт, черт, черт, черт, черт, — выразительно сказал Чик.

— Может, это воры, — шепнула Андреа.

Вероятность, что в один и тот же дом одновременно залезут две группы воров, была нулевая, но я не стала на это указывать. Вместо этого я осторожно показала вниз, туда, где у подножия лестницы Марта и Джей складывали сумки с покупками на пол из терраццо, оглядываясь — где же любимый песик, почему не бежит их встречать. Песик не бежал, поскольку Терри всем телом придавила его к полу.

— Где мамочкин маленький пусик? — кричала Марта, а Джей восклицал:

— Малыш, где ты, мальчик?

Но тщетно — Терри руками зажала мамочкиному пусику морду, так что единственной частью тела, которой он мог приветствовать хозяев, оставался бесшумно молотящий хвост. Вдруг Джей взлетел по лестнице — так быстро, что никто из нас не успел среагировать, — и в удивлении остановился при виде нашей живописной группы на верхней площадке. Он нахмурился, пытаясь понять, что происходит.

— Вы ведь Мартины студенты? — растерянно произнес он. — Это что, какой-нибудь студенческий розыгрыш?

Он увидел Чика, явно непохожего на студента, и заметно встревожился. Тут Хэнк — Малыш вырвался у Терри из захвата и бросился на Джея, чтобы его приветствовать. Терри бросилась за псом, чтобы удержать его, и в результате пес и Терри врезались в Джея одновременно. Именно так и происходят несчастные случаи.

Наверно, то, что было дальше, можно объяснить с помощью законов физики — опорные точки, рычаги и прочее; тот факт, что выше уровня перил располагалась бóльшая часть Джея, чем под ними; соотношение суммарной массы Хэнка — Малыша/Терри против одного Джея. Но как ни объясняй, в итоге тело Джея перевалилось через перила и полетело вниз, в пролет лестницы, так быстро, что с его губ не сорвался даже крик. Мы уставились друг на друга в немом изумлении — все, кроме Протея, который уснул, положив голову мне на плечо.

Я поспешила взглянуть через перила вниз. Джей распростерся внизу, на первом этаже, и кровь собиралась лужицей на мозаичном полу вокруг его головы. Глаза были открыты; лицо если что и выражало, то удивление.

— Мертв, как ручка двери, — пробормотал Чик.

— Кажется, говорят «мертв, как забитый гвоздь», — поправила Андреа, не отрывая глаз от залитого кровью пола.

В наступившей глубокой тишине, нарушаемой лишь скулением верного Хэнка — Малыша, отчетливо доносился из кухни голос Марты, безмятежно трещавшей про кашемировые свитеры и «оазис культуры» — Эдинбург. В любую секунду она выглянет в прихожую и увидит своего мужа, только что бывшего живым и здоровым, в виде покойника (это все равно что труп, только чуточку длиннее), мертвого, как деталь строительной фурнитуры.