А к тому же Ники солгал. Существует запись его показаний, где он утверждает, что не покидал дома и был разбужен телефонным звонком. И это, наверное, бесит больше всего.

Контраргументы? Никто не видел Ники на месте пожара или вблизи него. Нет никакой информации, никакой зацепки, чтобы связать Ники с пожаром непосредственно.

Второе — это предоставленое Россией-матушкой алиби, но показание Дерошика вступает с ним в противоречие. Так что же — значит, возможность имеется?

И еще более определенная, если подкрепить ее поджоговым характером и наличием мотива.

Теперь перейдем к убийству, потому что с ним переплетается поджог. Присяжные никогда не поверят простому совпадению убийства и случайного пожара. И напротив, они никогда не примут версию случайной смерти, если будет доказан преднамеренный поджог.

Все как на блюдечке, думает Джек.

Неопровержимые доказательства убийства Памелы Вэйл?

Первое: она умерла незадолго до поджога.

Второе: в ее крови обнаружены как алкоголь, так и барбитураты, но есть свидетельства, что перед смертью она не пила. И что кто-то, возможно сообщник ее мужа, забрал из аптеки выписанный ей валиум.

Контраргументы?

Во-первых, заключение медицинского эксперта о смерти, последовавшей в результате передозировки.

Во-вторых, утверждение Бентли насчет смерти от удушья, вызванного угарным газом в сочетании с алкоголем. Алкоголь сокращает количество кислорода в легких, что ускоряет и усиливает отравление угарным газом.

Такое возможно, думает Джек.

Но это если она была пьяна.

И если не был применен некий катализатор.

И если, думает Джек, он не глядел бы в глаза Ники и не видел бы в них, что это он, Ники, сам убил свою жену.

И если б эта горделивая сволочь не наврала в записанных на пленку показаниях.

И Джек идет на встречу с Мать-Твою Билли.

Гангстер Виктор Трачев зол как черт.

— Валешин хотел заниматься подрядами на строительство, — говорит Трачев своему главному законнику, громадному каменному человекоподобному изваянию по кличке Медведь, — он этим и занимается. Прекрасно! Что же, он себе возомнил, что может, когда ему взбредет в голову, вновь вернуться туда, откуда ушел, и опять все прибрать к рукам?

Медведь пожимает плечами. Возможно, словосочетание «риторический вопрос» ему и не известно, но различить такой вопрос в речи он умеет.

А Трачев заводится и кипятится все больше.

— Что он думает? — вопрошает он. — Что я стану сидеть сложа руки и глотать все это дерьмо? Что я перевернусь на брюхо и буду терпеть, пока он меня трахает?

Наверно, только это ему и остается делать — так, по крайней мере, решают Даня и Лев, в тот же день заглянувшие к Трачеву, чтобы за стаканом чайку поразмыслить над происходящим и все обсудить.

— Ты урезал долю пахана, — толкует ему Даня.

Чуть ли не на все сто процентов сократил, думает он при этом.

— Чепуха, — говорит Трачев.

— Нет, не чепуха, — настаивает Даня. — Ты что, вообразил, что с детьми несмышлеными имеешь дело?

— Я…

Даня останавливает его движением руки:

— Знаешь, не надо новых оскорблений. И лгать не надо — лучше помолчи в тряпочку. Послушай, Виктор, и это строго между нами. Я согласен, что в делах последнее время разброд и дисциплина слабая. Ты этим и пользуешься. Все мы люди — ничего не попишешь. Может быть, вина тут с обеих сторон.

Но должен тебе сказать без обиняков, Виктор Трачев, что вольница отныне окончена и халявы больше не жди. Пахан вновь стал паханом. Отныне, до тех пор пока ты не войдешь к нам в доверие, собирать дань будем мы и свою законную долю ты будешь получать из наших рук. Тебе придется подтянуться, придумать операции покруче, из тех, что не попадают сразу же в вечерние новости. А если ты, Виктор Трачев, будешь опять создавать нам проблемы, я лично оторву тебе башку и на… прямо в твою разинутую пасть! Спасибо за чай!

Они поднимаются и уходят, оставив Трачева вне себя от злости.

— Я убью его, — говорит Трачев.

— Даню? — осведомляется Медведь.

— И его тоже, — говорит Трачев.

Но имеет-то он в виду Ники.

И он начинает названивать по телефону.

У Билли сидит Том Кейси.

— Разъясни мне все-таки, Джек, — говорит Кейси. — Ты хочешь отказать в выплате, основываясь на том, что пудель вышел пописать?

— Йоркшир, — говорит Джек. — Основываясь на том, что пописать вышел йоркшир.

Кейси отступает от окна и улыбается широкой радостной улыбкой:

— Ты, похоже, издеваешься надо мной, Джек!

— Вот уж никогда не посмел бы, Том.

И это чистая правда — не только потому, что Джек Уэйд и Том Кейси приятели, но и потому, что Том Кейси самый большой вредина и циник во всей Калифорнии.

— Мать твою, Джек! — произносит Мать-Твою Билли. Он раздражен, так как Кейси настоял на встрече в кабинете, где не курят.

Джек пялится на великолепно сшитый костюм Кейси. На этот раз на нем костюм от «Халберт и Халберта» жемчужно-серого цвета, белая рубашка с люрексом и красный шелковый галстук. Кейси имеет репутацию франта и особенно славится своими галстуками; бытует шутка, что при осмотре его гардеробной стоит сделать перерыв на обед в секции рубашек, прежде чем отправляться в святая святых — галстучную секцию.

Кейси передергивает плечами — это его фирменный жест — и задает Джеку риторический вопрос, который часто обращает к присяжным:

— Наверное, я чего-то не улавливаю?

— Ты многого не улавливаешь, — говорит Джек.

— Так просвети меня, — говорит Кейси; он усаживается, кладет ногу на ногу и с притворно-наивным видом таращит глаза. — Поучи меня, неученого!

Дескать, говори, как бы говорил в суде.

Но Джек тоже не вчера родился. Он достает свою схему и кладет ее на стол Билли.

— Вся версия Бентли насчет передозировки строится на том, что Памела Вэйл курила в постели и была пьяна, — говорит Джек. — Но у меня есть восемь свидетелей, которые могут подтвердить под присягой, что, по крайней мере, в десять часов вечера она была совершенно трезвой.

— Но впереди у нее было еще полночи и…

— Она больше не держала в доме спиртного.

— Могла купить…

— Опрошены все точки в Дана-Пойнте.

— Продолжай, — говорит Кейси.

— Те же свидетели покажут, что вечером Пам казалась напуганной, — говорит Джек. — Что она сказала, будто Ники хочет ее убить.