Когда 17 июня 1937 г. Миронов информировал крайком о раскрытии РОВСовского заговора, одновременно аналогичную информацию получил Ежов, наверняка подробно обсудивший её со Сталиным. Материалы, присланные Ежову из Новосибирска относительно этого грандиозного заговора, были замечены вождём и послужили поводом для организации внесудебных органов на местах. Есть сведения, что с предложением к Сталину о массовой внесудебной расправе над врагами режима обратился первый секретарь Западно-Сибирского крайкома Эйхе — и в Москве начали создание троек именно с Западно-Сибирского края.

Пока неизвестно, была ли это «чистая» инициатива влиятельного сибирского наместника, или же кандидату в члены Политбюро ЦК Эйхе был дан соответствующий совет сверху. Скорее всего второе, поскольку сразу за организацией «сибирской» тройки последовало решение о распространении этого опыта на всю страну. Вряд ли инициативный Эйхе предполагал, какие выводы последуют из его предложения, и как затем сложится его собственная судьба.

Так или иначе, 28 июня 1937 г. Политбюро ЦК ВКП (б) приняло специальное решение «О вскрытой в Зап. Сибири к-р. повстанческой организации среди высланных кулаков». Политбюро постановило создать для ускоренного рассмотрения следственных дел на «повстанцев» тройку в составе начальника УНКВД, крайпрокурора и первого секретаря крайкома ВКП(б). К активистам «повстанческой организации» Политбюро постановило применить высшую меру наказания. И уже 29 июня из НКВД Миронову поступила шифровка: разрешается создать тройку под председательством начальника УНКВД с участием прокурора и секретаря крайкома ВКП (б), активистов-кулаков предлагается расстреливать.

Сибирский материал послужил лишь детонатором для вспышки невиданного доселе террора, который явно подготавливался в недрах сталинской канцелярии. Не дожидаясь результатов разгрома «ровсовской» организации в Сибири, Сталин велел предпринять аналогичные чистки повсеместно и провести так называемую «кулацкую операцию». Уже четыре дня спустя, 2 июля, Политбюро постановило распространить деятельность троек на все регионы страны и начать массовую операцию против кулаков, уголовников и всех антисоветских элементов. Это объяснялось — на основании материалов НКВД — тем, что возвращавшиеся из ссылки в свои области бывшие кулаки и уголовники «являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений».

К 8 июля Сталин велел начальникам УНКВД прислать сведения о подлежавших репрессиям по 1-й и 2-й категориям. Часть региональных лидеров не справились с поручением, затянув сроки. А вот Миронов успел — 8 июля он отправил шифровку в Москву, где указал и подробно описал свои усилия по подготовке операции. По 110 городам и районам, а также 20 станциям края чекистами было учтено 25.960 чел., обречённых на репрессии. Расстрелу подлежало 6.642 «кулака» и 4.282 уголовника, заключению — 8.201 «кулак» и 6.835 уголовников. Миронов тут же указывал, что в число этих «кулаков» частично вошла «низовка», подлежащая аресту по делу РОВСа, но зато не вошли около 6.500 хозяйств беглых «кулаков» со всей страны, самовольно осевших в Нарыме за 1930–1935 гг.

Начальник УНКВД заверял Ежова, что он уже подготовил 10 новых тюремных помещений, рассчитанных на 9.000 чел., что охранять и конвоировать заключённых будут, помимо милиции, небольшие группы комсомольцев, а в местах концентрации арестованных размещены гарнизоны войск НКВД. Для быстрейшего проведения следствия Миронов попросил разрешения в течение месяца использовать курсантов новосибирской межкраевой школы, «зачтя это в курс практических занятий». Демонстрируя правильное понимание обстановки, Миронов свой отчёт подытожил так: «Проведение этой операции бесспорно даст большой положительный хозяйственно-политический сдвиг в жизни края, особенно наряду со льготами, предоставленными ЦК ВКП (б) и правительством колхозникам края»[264].

А уже 9 июля 1937 г. состоялось первое заседание тройки УНКВД, на котором были утверждены первые приговоры в отношении 157 чел. — членов РОВСа. Среди них были бывшие подполковник И. П. Максимов, штабс-капитан К. Л. Логинов, штабс-капитан князь А. А. Гагарин и др. В течение месяца тройка выносила массовые приговоры, в среднем по 50 чел. за одно заседание, и к 1 августа 1937 г. общее число приговоренных составило 980 чел. В августе на 12 заседаниях тройка осудила 4734 чел., в т. ч. 3230 — к ВМН[265].

Вскоре Москва утвердила планы на аресты и расстрелы по всем регионам СССР. В отличие от других региональных начальников, Миронов должен был одновременно проводить сразу две многотысячные операции: «ровсовскую» (концентрировалась на истреблении крестьянской ссылки и «бывших», включая городскую интеллигенцию) и «кулацкую» (наносившую основной удар по селу, а также затрагивавшую уголовный элемент). Для невиданной по масштабам карательной акции партийно-советским руководством Западной Сибири были немедленно мобилизованы дополнительные ресурсы: из новосибирской базы Сибстройпути изъято для НКВД 17 автомобилей, у крайисполкома затребовано 10 тонн бумаги для оформления протоколов допросов (при том, что краевые фонды на квартал составляли всего две тонны)[266].

Появились и новые тюрьмы. Первоначально их было в Новосибирске три: внутренняя тюрьма управления НКВД, затем самая крупная из всех — следственно-пересыльная тюрьма № 1 (на ул. 1905 года); ещё одна тюрьма располагалась за городом, рядом с авиазаводом имени В. П. Чкалова. Летом 1937 г. Миронов организовал печальной памяти «птичник» — большой барак в конце ул. Кирова за р. Каменкой. Этот бывший инкубатор стал временной тюрьмой с невероятно мучительными условиями содержания. Одного радиста, сошедшего с ума на допросах, там специально держали в камере, куда было вбито 250 человек, для устрашения, пока буйствовавший несчастный не бросился в принесённую бочку с горячей баландой, обварился и умер.

В отдельном корпусе следственно-пересыльной тюрьмы № 1 чекистам выделили второй этаж, где в крупных камерах оборудовали кабинеты на двух-трёх следователей. Всего в этом так называемом «особом корпусе» с середины 1937 г. вели следствие свыше ста работников УНКВД. Причём укрепление тюремного штата началось ещё в самом начале 37-го, когда почти два десятка фельдъегерей пополнили штат надзирателей[267].

Важнейшей целью кампании, по словам начальника УНКВД, должно было стать «вскрытие организованного подполья». Как свидетельствуют отчёты УНКВД, контингент РОВСа выступал самостоятельной величиной, не входившей в установленные Политбюро ЦК ВКП(б) истребительные лимиты. Поэтому вместо 17-тысячного лимита (5 тыс. — первая категория, 12 тыс. — вторая) к началу октября в крае было арестовано более 25 тыс. чел., то есть именно то количество, которое было указано в цитировавшейся выше телеграмме Миронова от 9 июля[268].