Перевоспитывать чекистов он не пожелал, будучи уверенным, что истребить удастся всех и на любых этажах советской системы — и тех, кто был признан совершенно непригодным для коммунистического строительства, и тех, кто не горел желанием стать палачом.

Сразу были сняты и быстро уничтожены многие начальники региональных управлений НКВД. Остальным было очень наглядно объявлено, за что арестованы И. М. Блат, А. Б. Розанов, П. Г. Рудь, Э. П. Салынь и прочие — и все в страхе подчинились, включившись в соцсоревнование по арестам и казням. Вдова Миронова запомнила, как сильно в июле 1937 г. впечатлило её мужа сообщение об аресте орденоносного наркомвнудела Татарии Рудя…

Директивы Ежова были быстро перенесены на местную почву. 25 июля 1937 г. весь оперсостав УНКВД, а также начальники горрайотделов были собраны в ведомственном клубе им. Дзержинского в Новосибирске, где Миронов и Эйхе выступили перед ними с рассказом о секретном решении ЦК ВКП (б) «разгромить основные гнезда контрреволюции». Миронов сообщил подчинённым, что ЦК партии утвердил лимит на расстрел по краю 10.800 кулаков, шпионов и бандитов, а также осуждение на большие лагерные сроки 12.000 человек. Следует отметить, что в результате каких-то аппаратных извивов на высшем уровне этот расстрельный лимит для Запсибкрая, установленный в начале июля, вскоре был сокращён более чем вдвое — до пяти тысяч (но реально его всё равно за несколько месяцев превысили в разы, ибо аналогичная по кровожадности операция по РОВСу была, как уже говорилось, «безлимитной»; к тому же, чтобы уничтожить потребное число «кулаков» и «ровсовцев», уголовников расстреливали в намного меньших количествах, чем это планировалось ранее).

Миронов заявил, что по первой категории им, возможно, вскоре придётся арестовать до 20 тыс. человек, чтобы иметь «резерв» для распределения по категориям: дескать, вдруг расстреляем всех, положенных по лимиту, а потом выявим новых врагов и не сможем с ними расправиться. Таким образом, он дал достаточно точную цифру-ориентир для последующих месяцев.

Как вспоминал начальник Волчихинского райотдела НКВД В. А. Евтеев, для скорейшего выполнения этого особого правительственного задания чекистам предписывалось обосновывать вину арестованного показаниями двух-трёх свидетелей, а в случае затруднений со свидетельскими показаниями ограничиваться одной-двумя агентурными сводками. Шумным одобрением чекисты встречали и установочную речь Миронова, и последовавшие в будущем доклады его преемников Горбача и Мальцева об успехах управления.

Арестованные позднее сотрудники НКВД не допускали и мысли о незаконности кампании по истреблению «пятой колонны». Напротив, сталинское решение об уничтожении всех «бывших» вызвало у рядовых чекистов большой энтузиазм. Опытные оперативники получили под своё начальство молодых чекистов, а также курсантов школы НКВД и бросились арестовывать «кулаков» и «белогвардейцев». Новосибирск был разбит на участки, по которым сновали опергруппы. Аналогично действовали чекисты и в других городах края.

В конце июля 1937 г. опербригада работника СПО П. И. Молостова, в значительной степени составленная из курсантов межкраевой школы НКВД, ходила по предприятиям и стройкам, выясняя у администрации наличие «антисоветского элемента» — без всяких протоколов, ограничиваясь записями типа «антисоветски настроен», «кулак» и т. д. Затем шли аресты. Люди Молостова ночью оцепили огромную площадку строительства оперного театра и в течение трёх дней арестовали до двухсот рабочих (арестов было бы ещё больше, но многим потенциальным жертвам удалось бежать через заборы). Среди чекистов шли разговоры, что это была не оперативная работа, а просто какая-то охота, когда энкаведешники бегали по баракам, где жили строители, и хватали тех, кто значился в наскоро изготовленных списках. Рядовой сотрудник Транспортного отдела Г. Б. Румшевич руководил опергруппой поменьше и заявлял потом, что «операцию провёл успешно, репрессировав до 50 человек к-р элемента»[273].

В ходе разработки операции было запланировано послать ответственных сотрудников управления на места во главе бригад следователей, чтобы придать операции должное ускорение и воспитать местных оперативников, которые, в отличие от сотрудников УНКВД, не имели примера в виде начальников отделов, сразу воспроизводивших московские схемы и методы следствия. В июле 1937 г. в Прокопьевск из УНКВД приехал начальник отделения СПО Е. Ф. Дымнов, который привез с собой готовую схему, начертанную на большом листе ватманской бумаги. Вечером весь оперативный состав был кратко проинструктирован, а затем брошен на аресты: «Ночью к зданию городского отдела были подогнаны около 15 грузовых автомашин с вооруженной охраной. По указанию Дымнова мы выехали на поселок Южный, где в основном жили спецпоселенцы, и, зайдя в их квартиры, подвергли аресту всех мужчин. Ордеров на арест у нас не было, так как не знали, кого будем арестовывать, брали всех подряд… свыше 200 человек.

Сразу же по приезде с операции ночью арестованных распределили между оперативными работниками, и нас заставили писать (по заранее заготовленной форме) постановления на арест, вернее, об избрании меры пресечения и ордера на арест. В это время руководством городского отдела, видимо, с участием Дымнова, был составлен список всех арестованных, которых вписали в заранее заготовленную схему повстанческой организации. Выписки из этой схемы были выданы каждому оперработнику, и было предложено писать протоколы допросов арестованных в соответствии с этой схемой… Как правило, первые два-три дня арестованные отказывались подписывать протоколы. Тогда некоторые оперативные работники подвергали арестованных избиению или вели длительные допросы без обедов и сна. Была организована внутрикамерная обработка арестованных, чтобы склонить их к подписанию протоколов».

В конце июля 1937 г. несколько опергрупп под руководством сотрудников управления УНКВД (среди них был, например, капитан-пограничник С. Т. Марченко) прибыли в Колпашево и принялась арестовывать и затем сплавлять арестованных на баржах. Тогда же 20 курсантов новосибирской Межкраевой школы ГУГБ НКВД были переброшены в Бийск, где начальник оперсектора Г. Л. Биримбаум инструктировал их «не стесняться в средствах и методах», т. к новая обстановка позволяет игнорировать нормы УПК. Если, как заявлял оперативник Г. А. Скалыбердин, в Бийском оперсекторе начинающие чекисты писали по два-три листа протоколов в день, то осенью в аппарате Особого отдела СибВО норма была в 15–20 страниц, и если справка на арест выходила неубедительной, то начальник отделения приходил в ярость и лично показывал, как надо придумывать эффектные показания[274].

Сразу после начала «массовых операций» Миронов велел начальникам оперсекторов сводить всех бывших белых офицеров, «кулаков» и бандитов в ячейки РОВСа, всемерно раздувая его численность. До весны 1938 г. Мироновым и его преемниками в ЗСК — Новосибирской области было арестовано 24.383 «ровсовца», относившихся преимущественно к так называемым «бывшим людям»: белым офицерам, чиновникам царского и колчаковского времени, «раскулаченным», торговцам, священникам, а также тем лицам, которые ранее уже подвергались репрессиям. Подавляющая часть прошедших по РОВСу — 21.129 чел., или 87 % — была расстреляна[275].