– А кто твой отец был?

– Тоже стрелец. Он мне свой лук и передал, когда глаза цель хорошо видеть перестали. Но и сам от стрелы умер. Ваши дикари его в упор расстреляли вместе с матерью. На пороге дома. И сожгли их потом вместе с домом. Несколько дней назад.

Десятник покраснел, голову упрямо опустил, чтобы скрыть свои мысли, и губы сжал до посинения. Больно ему было вспоминать все, что произошло в далеком от берегов Ловати Куделькином остроге, но не вспоминать было невозможно, потому что любая случайность возвращала мыслями туда.

– Я помогу тебе отомстить, – четко и членораздельно произнося слова, пообещал Ансгар. Ему самому показалось, что он ощутил боль утраты, которая посетила чужого ему человека и возбудила жажду мести. – Я отдам тебе Торольфа. Всем вам отдам его.

– Сейчас дело не в мести, – возразил Велемир. – Месть вообще в моем народе популярностью не пользуется. Так, бывает, гнев возобладает, но это не месть, а возмездие. А месть долго вынашивают. Мы так не можем. И вообще в другом дело. Ваши увели моих младших братишку с сестренкой. Мне их найти нужно как можно быстрее, пока их в рабство не продали. И Добряну, невесту мою, мне нужно в прежний облик вернуть.

– И их найдем, и Добряну вернем, – голос юного конунга звучал уверенно, и невозможно было не поверить ему, особенно, если хочется верить. – Правда, с Гунналугом совладать будет намного труднее, чем с Одноглазым. Но и на него управу сыщем. А это что?

Десятник заметил взгляд конунга и посмотрел себе на грудь. По рубахе расползалось небольшое кровавое пятно. Кровь свежая, не успела еще потемнеть.

– Ерунда. Рана время от времени вскрывается. Обычно от натуги – лук с новым прозором тяжел был. Но это все не страшно, кровь быстро засыхает. Сейчас придем, Добряна залижет, и рана закроется. Волчья слюна целебная. А вон кто-то, кажется, по нашу душу бежит. Не иначе, сотнику срочно понадобились…

Навстречу им, тяжело ступая по деревянной мостовой, по которой ходить не привык, как привык ходить лесными тропами, спешил вой из сотни Овсеня…

* * *

Десятник стрельцов Велемир не ошибся.

К сотнику Овсеню пожаловал в гости руянский сотник Большака, приплывший в городище Огненной Собаки на своей большой боевой ладье, имеющей даже тяжелое вооружение в виде трех катапульт, стреляющих сосудами с горящим маслом. И Овсень послал воя своей сотни поторопить Ансгара, с которым Большака хотел познакомиться и услышать точнее, против кого им придется вместе воевать, если договорятся и воевать все-таки придется. Необходимость такого разговора обуславливалась тем, что сам Большака знавал в своей бурной жизни многих урманских и свейских и ярлов, и простых воев, с которыми ходил в набеги на Северную Европу. Грабил саксов Англии, саксов Саксонии, земли франков и италийцев и даже добирался, как он сам говорил, до африканских берегов, где пробовал силу своего меча на сарацинах. И он не желал воевать против своих друзей, если такое случится. Правда, Большака сразу предупредил, что большинство его друзей-викингов живут в земле данов, вместе с которыми руяне частенько отправлялись в дальние набеги, или даже на самом Руяне, где в арконских тавернах можно встретить кого угодно, даже нескольких самых настоящих сарацин и одного разбойного поэта армянина. Но многие вои все-таки по происхождению из Швеции и Норвегии, и стоило сначала разобраться, а потом только подписываться на поход, чтобы не пришлось в пылу боя руку на друга поднять. Овсень не видел в таком желании ничего странного, более того, даже понимал подобное и одобрял, потому что друзья против друзей не воюют, и вместе они попросили себе хмельного меда из погребка воеводы и, пробуя его на вкус, вспоминали общих знакомых, которых у них оказалось множество, и ждали возвращения юного конунга.

Горница на высоком первом этаже дома воеводы была хотя и тоже высокой, но не такой просторной, как верхняя, занимаемая самим Вихорко, тем не менее, и внизу можно было посидеть и обсудить за столом общие дела не в тесноте. Как только вошли Ансгар с Велемиром, сразу же за ними, заставив прижаться к стене насторожившегося черного пса Огнеглаза, вошла и волчица, присевшая на пол рядом с ногой Велемира. Огнеглаз же к Ансгару не подошел и вообще, при всех своих великих размерах, старался оказаться незаметным. Других своих спутников юный конунг на встречу не позвал, хотя внизу уже виделся с Титмаром, который до блеска чистил песком его доспехи. В таком разговоре должен принимать участие только сам конунг.

Сотник Большака произвел впечатление воина солидного и сильного, и даже слегка великоватый для воина живот, казалось, мало мешал ему и даже, наверное, добавлял вес его ударам. Иначе и быть не может при росте, который превосходил рост всех, собравшихся в поход. По крайней мере юный конунг Ансгар, знакомясь с сотником, сам себе показался рядом с ним ребенком, хотя и не выказал детской робости. Из всех, кого конунг знавал, разве что Снорри Великан превосходил Большаку высотой, но Снорри, благодаря стараниям Овсеня, уже не мог ни с кем своим ростом поспорить.

– Клянусь всеми ликами Свентовита[116], я никогда не вижу разницы, куда идти походом… – громогласно заявил руянский сотник и тут же показал прекрасное знание географии. – Было бы что брать… Позовите меня расчихвостить в пух и прах хваленую и самовосхваленную Византию, я не постесняюсь и из ихних кесарей и василевсов много чего вытрясу… Позовите оставить от Рима руины, я и туда согласен, только пусть мне пообещают, что среди руин остались чьи-то сундуки с золотом… А ваша Норвегия совсем рядом, отчего же туда не прогуляться, когда есть свободное время… Но я хотел бы знать, с кем придется воевать, чтобы не встретиться топор к топору или меч к мечу с кем-то из своих друзей. Мои друзья – это мои друзья, и им я всегда верен.

– Твоя позиция достойна уважения, сотник, – сказал Ансгар. – Хотя точно сказать я ничего не могу. Ярлы не настолько просты, чтобы сразу заявлять свои претензии и получать за это удары с разных, возможно, сторон. Они шепчутся по углам, ищут каждый себе союзников, вербуют воинов, но готовы будут заявить о своих правах только тогда, когда убедятся в отсутствии твердых прав у других. Мое твердое и неоспоримое право – меч Кьотви, который является символом власти в Норвегии. Но я могу опоздать на выборы, и тогда придется воевать с тем, кого выберет конунгом собрание свободных бондов. Для нашей страны иметь двух конунгов – это слишком. Но, если я и успею, если я и меч покажу всем, недовольные все равно останутся, хотя трудно сказать, кто открыто выскажет свое недовольство, потому что попытка захвата законной власти карается. Одно я знаю твердо. Категорично и открыто против меня выступает лишь ярл Торольф Одноглазый. И несколько близких к Торольфу и зависящих от него ярлов. Но они, скорее всего, побоятся воевать с законным конунгом. Выступал и сын Торольфа – Снорри Великан, но благодаря тяжелой руке сотника Овсеня Снорри больше никогда не сможет на что-то претендовать.