Одиннадцать гвардейцев, усевшись в одну линию на кормовой скамье, подобно призракам, слились с обшивкой флайера, став практически невидимыми благодаря зеркальным доспехам моих преторианцев; а вскоре я понял, что это и есть мои преторианцы и, что куда важнее, их традиции перекочевали из этих невообразимо далеких дней в мое собственное время. Моя стража стала моими стражниками, моими конвоирами.

Флайер мчался по небу, и порой я замечал проносящиеся мимо облака; поэтому я ожидал, что путешествие наше будет коротким. Но прошла по меньшей мере стража, а может быть, и две, прежде чем я почувствовал, что флайер снижается, и увидел, как выбросили посадочный трос. Слева взметнулись ввысь мрачные стены живой скалы, зашатались и исчезли из виду.

Когда пилот откинул купол, я, подставив лицо под удары холодного ветра, решил, что мы перелетели на юг, к ледяным полям. Я шагнул наружу и, оглядевшись, увидел вместо ожидаемого пейзажа вздыбленные руины снега и взорванной горной породы. Вокруг нас в густых облаках маячили шероховатые безликие пики. Мы очутились в горах, но еще не превратившихся в разное подобие мужчин и женщин – то были просто бесформенные горы, какие можно видеть лишь на самых древних картинах. Я стоял бы и глядел на них до темноты, но удар в ухо поверг меня на землю.

Я встал, дрожа от бессильной ярости. Со мной уже обращались подобным образом, когда скрутили в Сальтусе, но после мне удалось подружиться с офицером. Теперь, осознав тщетность своих усилий, я понял, что все пошло по новому кругу и этому суждено тянуться, вероятно, вплоть до самой моей смерти. Я решил, что этому не бывать. Еще до исхода дня нож, заткнутый за голенище моего сапога, покончит с чьей-то жизнью.

Тем временем моя собственная жизнь струилась из разбитого уха, словно кипяток, прокладывая обжигающие бороздки на онемевшей от холода коже.

Меня же увлекли в поток гораздо более обильный, стремительный поток больших телег, нагруженных битым камнем, повозок, катившихся вперед без помощи мускульной силы волов или невольников по самому крутому склону, поднимая клубы пыли и дыма в искристый морозный воздух и мыча, словно быки, когда мы оказывались у них на пути. Далеко впереди, на вершине горы, великан в доспехе, казавшийся отсюда не больше мыши, дробил камень железными руками.

Стремительные повозки уступили место торопливо передвигавшимся людям, едва мы очутились меж незамысловатыми и даже неказистыми ангарами, сквозь открытые ворота которых виднелись странные инструменты и машины. Я спросил у хилиарха, которого решил убить: куда он притащил меня? Тот подал знак десятнику, и я схлопотал еще один удар его латной рукавицей.

В круглом строении, превосходившем размерами все остальное, меня долго вели коридорами, по обеим сторонам которых стояли шкафы и кресла, пока мы не вышли в самую его середину, к круглой ширме, похожей на стену палатки или шатра. К тому времени я уже узнал это место.

– Ты должен подождать здесь, – сказал мне хилиарх. – Монарх будет говорить с тобой. Когда выйдешь отсюда…

С той стороны ширмы послышался голос, хриплый от пьянства, но все же знакомый:

– Развяжите его.

– Слушаю и повинуюсь! – Хилиарх встал по стойке «смирно» и вместе с своими гвардейцами отдал честь. На какое-то мгновение все мы застыли словно статуи.

Не дождавшись дальнейших указаний, десятник освободил мне руки. Хилиарх закончил шепотом:

– Когда выйдешь отсюда, никому не говори о том, что можешь услышать или увидеть здесь. Иначе ты умрешь.

– Ошибаешься, – сказал я ему. – Умрешь ты.

В его глазах вдруг мелькнул страх. Я вполне резонно предположил, что он не осмелится снова приказать десятнику ударить меня перед незримым оком своего монарха. И я не ошибся; один краткий миг мы стояли и смотрели друг на друга, оба и убийцы, и жертвы.

Десятник пролаял команду, и его взвод повернулся к ширме спиной. Убедившись, что никто из гвардейцев не сможет подглядеть происходящее за ширмой, хилиарх обратился ко мне:

– Ступай туда.

Я кивнул и шагнул вперед; ширма представляла собой тройной слой пурпурного шелка, роскошного на ощупь. Отодвинув ее, я увидел именно те лица, которые ожидал увидеть. Не отводя взгляда, я поклонился их хозяину.

Человек о двух головах, сидевший на диване за пурпурной ширмой, поднял кубок, отвечая на мой поклон.

– Я вижу, ты знаешь, к кому пришел. – Со мной заговорила левая голова.

– Ты – Тифон, – сказал я. – Монарх – единоличный правитель этого злосчастного мира и других миров или мнишь себя таковым. Но поклонился я не тебе, а моему благодетелю Пьятону.

Могучей рукой, не принадлежавшей ему, Тифон поднес кубок к губам. Взгляд его над золотым ободком кубка был ядовитым взглядом желтобородой змеи.

– Ты прежде знал Пьятона?

– Я познакомлюсь с ним в будущем, – покачал головой я.

Тифон выпил и поставил кубок на столик перед собой.

– Значит, правда то, что о тебе говорят. Ты утверждаешь, что ты – пророк.

– Я не думал о себе в таком свете. Но если угодно, да. Я знаю, что ты умрешь на этом самом ложе. Ты заинтересовался? Это тело будет валяться в ворохе ремней, которые больше не понадобятся тебе, чтобы удерживать Пьятона, и среди бесполезных приспособлений, некогда заставлявших его принимать пищу. Горные ветры станут обвевать его похищенное тело, пока оно не высохнет, как листья, что ныне гибнут слишком рано, и целые века мира минуют, прежде чем мой приход снова пробудит тебя к жизни.

Тифон рассмеялся, точно так же, как в тот раз, когда я обнажил «Терминус Эст».

– Боюсь, ты плохой пророк; но, по-моему, плохие пророки забавляют больше, чем настоящие. Извести ты о том, что я буду покоиться, – если моя смерть все-таки наступит, в чем я уже начинаю сомневаться, – среди погребальных хлебов в черепной коробке этого монумента, твои слова не многим отличались бы от лепета любого ребенка. Я же предпочитаю выслушивать твои выдумки и, вероятно, использовать тебя с толком. Говорят, ты совершал чудесные исцеления. У тебя есть истинная сила?

– Это тебе решать.

Он сел, мускулистое туловище, не принадлежавшее ему, покачивалось из стороны в сторону.

– Я привык, что на мои вопросы отвечают. Одно мое слово, и добрая сотня людей из моей личной стражи вышвырнет тебя, – он усмехнулся собственным мыслям, – из моего же рукава. Тебе это понравилось бы? Так мы поступаем с теми, кто отлынивает от работы. Отвечай, Миротворец! Ты умеешь летать?

– Не знаю, никогда не пробовал.

– Скоро у тебя появится такая возможность. Что ж, я спрошу дважды. Тем более что это соответствует моему нынешнему положению. – Он снова рассмеялся. – Но не трижды! Есть у тебя сила? Докажи или умри.

Я позволил себе едва заметно пожать плечами. Руки мои еще не отошли от оков; разговаривая, я все время растирал запястья.