Вырвав ордер, Ксюша пробежала глазами сухие строчки, вернула со словами, в которых появились мирные интонации:

— Это неправильно. Нам есть что рассказать вам…

— Вот я и послушаю, — перебил он. — Чуть позже.

— Вы!.. Вы неправильно поступаете, бесчеловечно, — вымолвила разгневанная Ксюша, только вот ему плевать на ее мнение.

— Пройдемте, гражданка Смолина, — сказал Локтев, осматривая Майю с ног до головы, будто видел впервые. — На таких каблуках вы вряд ли далеко убежите… Без наручников пойдете, сами? Или надеть?

Потрясение, охватившее Майю, подавило в ней все существующие реакции с инстинктами, абсолютно механически она взяла сумку со столика… а в ее руках пакет с деньгами и папкой для Стаса. Она протянула пакет подруге:

— Отвези в больницу…

И поплелась в сопровождении следователя, покорно опустив глаза в пол. Ксюша некоторое время наблюдала за ними, пока не закрылись двери лифта. Потом она заметалась — следовало закрыть дом, а про ключи Майка ничего не сказала, где же они? Хватая вещи со столика, там лежали ее перчатки и сумка, Ксюша увидела и связку ключей. Некоторое время потратила на подборку к замкам — их три, как вдруг раздался звонок, это был Михаил:

— Ксюха! Майка с какими-то мужиками садится в машину!

— Это следователь, он арестовал Майку, — сразила его наповал она. — Миша, я уже бегу к тебе… Ты пока позвони Боре… Или нет, не надо, мы сами… Жди!

А что сами? Нужно было осмыслить, понять, как действовать, и с готовыми предложениями разговаривать с Борисом. Ксюша съездила в больницу, отдала все, что просил Стас, не задерживаясь ни секунды в его палате, он не успел даже ахнуть, а она уже за дверью, только и процедил:

— Бешеная баба.

Тем временем «бешеная баба» забралась в машину, выпила минеральной воды из бутылки и велела Михаилу ехать в тихое место. Нужно подумать…

— Ну-с, Майя Андреевна, поговорим? — предложил Локтев.

Пока ехала в качестве арестантки, в некоторой степени вернула себе способность рассуждать здраво, хотя мысль, что ее определят в тюрьму, еще подавляла волю. При всем при том она вступила в диалог, правда, подошла к этому не с той стороны, с какой ожидал Локтев:

— Я вас слушаю.

— Что?.. — потерялся он. — Как вы сказали? Вы меня?.. Это я вас слушаю. Чистосердечное признание — сами знаете…

— Но сейчас я хочу знать, что вы мне инкриминируете, — заявила она твердо, не повышая голоса.

Локтеву понадобилась маленькая пауза. Если честно, его восхищала Майя Смолина и умением держаться достойно, а в ее положении это невероятно трудно, некоторые истерики закатывают, в припадках бьются, но не она; и кратким изложением мыслей, и отсутствием подхалимства с пресмыкательством, ведь от Локтева зависит сейчас многое, например, свобода. Да, свобода… И смысл этого слова в данном случае не абстрактный, когда идут на баррикады воевать за некую свободу вообще, здесь конкретно: камера, наручники, нары и полная изоляция от мира, когда человек перестает быть хозяином себе. В этом кабинете Локтев перевидел все человеческие пороки — хамство, лизоблюдство, низкопоклонство, алчность, подлость, ненависть… О, сколько в себе таит человеческая натура, которую призывают к ответу, а она юлит, изворачивается, плачет, кривляется. Смолина, избалованная благополучием, уважением, восхищением, и не думает унижаться перед ним, вымаливая себе снисхождение. Локтева заинтересовало, что это: гордыня или уверенность в себе? И глаза ее не скачут истерично по кабинету, не прячутся за наклонами головы, а смотрят прямо на следователя. Ему расхотелось ерничать, как это бывает, когда он ловит преступника почти с поличным, Локтев переменил тональность на деловую:

— Видите ли… Вы наверняка в курсе, что при довольно загадочных обстоятельствах погибла бывшая жена вашего близкого друга…

— Ляля? Да, я в курсе. Борис ездил на опознание.

— Не странно разве — погибает жена вашего… м-м… — замялся он.

«Зачем второй раз повторять, будто я глухая? — подумала Майя. — Намек? На что?» А вслух она зацепилась за его же паузу:

— Сожителя, хотите сказать? Как только я получу развод, мы распишемся, так что Борис для меня уже муж.

— Ладно, — не стал спорить Локтев. — Галина Сергеевна Арбузова погибает, написав на вас завещание. Нападают на вашего пока еще мужа и едва не убивают его, а ведь после его смерти наследницей состояния и бизнеса станете вы с детьми. Как нам, имея налицо мотивы, на эти совпадения смотреть?

— Тут я бессильна, — сказала Майя. — Ваша фантазия сама вам подскажет, как смотреть. Только мне никак не понять, а при чем здесь я и Ляля? Я живьем-то ее никогда не видела.

— А разве она вам не мешала?

— Представьте себе, нет. Борис развелся с ней.

— А ведь она создала вам ситуацию, после которой вы вынужденно ушли с работы. Я о звонке на вашу передачу…

— О… — усмехнулась она. — Вы и это знаете?

— Ляля выпила большую дозу транквилизатора, размешанного в спиртном напитке, сама себе она не могла подсунуть, значит, это кто-то сделал.

— Я? Вы полагаете, ваши доводы убедительны?

— Они более чем убедительны. У нас есть основания полагать, что Лялю в сонном состоянии столкнули в реку.

— Но вы хоть знаете, что Ляля села в машину к мужчине, уехала с ним в неизвестном направлении, не отвечала на звонки? Вы с родителями ее говорили?

— Естественно. Все можно и организовать, наняв исполнителей.

Потрясающе! Не имея неоспоримых доказательств, Локтев принял решение задержать ее. Что еще можно противопоставить этой завидной уверенности? Аргументы у Майи закончились, разве что…

— Мотивы вы определили, а улики нашли? — спросила она. — Что-то конкретное, указывающее на меня, есть у вас? Пока я слышала только голословные рассуждения.

У него и на этот вопрос готов ответ:

— На пуговице плаща Ляли обнаружен намотанный клок волос. Сейчас подойдет эксперт, возьмет у вас несколько волосков и проведет сравнение. Если это ваши волосы, я вам не завидую.

— Я уже себе не завидую. Скажите, а нельзя мне подождать результатов экспертизы у себя дома?

Локтев лишь отрицательно качнул головой, тем самым выражая полную безнадежность, в какой очутилась Майя. Плохо, очень плохо.

Эксперт срезал несколько волос — крошечный клочок, после этого Майю отвезли в СИЗО. По дороге она сообразила украдкой снять два кольца и протолкнуть их за подкладку пиджака, проделав ногтями дырку в кармане.

Камера примерно человек на двадцать заполнена где-то наполовину, а впечатление — будто здесь скопились все несчастья мира. Оставалось порадоваться, что женская преступность в городе значительно меньше, чем планировалось тем, кто напичкал эту камеру кроватями в два этажа. Но это так, небольшое отступление, чтобы не сойти с ума.