У меня там знаете сколько таких, как Митяй, по лавкам сидит? А я им корму-то сегодня не задавал еще. Так что уж не взыщите, давайте на улице поговорим, на чай приглашать сложно. Да и чая все равно нет. Все сожрали, гады: и чай, и сахар, и женку мою. Меня только не жрут. Потому что у меня тоже голова чуток подгнила.

Дед закашлялся и тяжело сплюнул на снег буро-серой жижей с прожилками крови.

Я инстинктивно сделал пару шагов назад.

– И давно вы так... живете?

Дед на мой вопрос похлопал мутными глазами и вдруг улыбнулся странной, диковатой улыбкой. Кажется, впервые за много времени он нашел с кем поговорить.

– Да как батюшка-май пришел, так толстобрюковские работники с болот и явились больные. С них и пошла гнить деревня. Оно, конечно, и раньше было. Места здесь нехорошие. Земля худая после войны. Порой как плуг выворотит из земли кости солдатские, с войны оставшиеся, так то поле сгниет, то семья-другая. А тут видали, какой карачук вышел? Все погнили в деревне, только меня и не тронуло. Я ж в войну с Коалицией еще служил. Когда Гниль из ракет выпустили, у нас весь полк в могилу отправился, а я вот живой остался. Доктора потом сказали, редкая у меня внутри крепость. Вот и сейчас погнил-погнил малешко, да и на ноги встал. Забочусь вот теперь о тех, кто выздоровел. У них-то внутри мозгов каша только плесневая. Пропадут без меня.

– Это выздоровевшие?

– Конечно. И в состоянии еще очень хорошем. Когда по осени докторица приезжала из города, очень меня хвалила и двадцать рублей дала серебром, за то, что их выходить смог. Вы не беспокойтесь, она их осмотрела всех. Все выздоровевшие, эти в плесневиков не переродятся.

– И чем ты их кормишь?

– А чем их кормить? Компост, гниль всякая, дерево трухлявое. Что плесень жрет, то и они теперь жрут.

– А людей?

– Хех, конечно. Докторица говорила, кальций им нужен, потому людей да скот они первым делом гложут. Вот и держу всех на цепях. У меня порядок с этим. Даже бумага от полицмейстера имеется. Он мне, кстати, тоже пять рублев дал. Но бумажкой. А она заплесневела. Я ее тер-тер, тер-тер, а плесень не сходит. Я щелок тогда налил. А теперь там дырка. Но не большая, свинья пятак не просунет, но вот поросенок если совсем еще молочный, наверно может. Но если только постарается. Вы ваше высокоблагородие, не знаете, такую принять в лавке могут? Или, может, сумеете мне ее на медь хоть сменять?

– Виктор, – ожила Ариадна, – нам нужно переходить к делу. Вам вряд ли будет комфортно доставлять нас в Оболоцк в темноте.

Я кивнул.

– Недавно сюда приезжала брандкоманда. Они должны были искать тут плесневиков. Вы их видели?

– А, да, приезжали. На аэросанях тоже. Семеро. Все офицеры. Строгие такие, что я аж испугался. При ружьях, с огнеметом. Но оказалось, что хорошие. Табака дали за то, что я их к руине вывел.

– Винокуренного завода?

– Его, его самого.

– Они еще там?

Старик пожал плечами.

– Что я, генералиссимус Суворов, чтоб они мне не докладывались? Но на себе кирки тащили, лопаты и ломы. Кажется, надолго собирались там задержаться. Может, клад какой искать вздумали? У нас же тут по лесам много лет банда капитана Полушкина скрывалась. Говорят, несметные сокровища спрятаны.

– Капитан Полушкин? Это тот, который ногу и руку на войне с Уралом потерял?

– Он самый. Озлился он на царя, что пенцию по увечью получить не смог, протезы механические себе поставил, от плоти неотличимые, и начал творить грабежи черные. Говорят, двадцать сундуков золота спрятал на болоте. Как думаете, ваш благородие, что работники толстобрюковские на болотах делали? Клад они искали. Савка-то Толстобрюков как купцом стал? Он при капитане Полушкине в банде был. Вот так. Наверно, клад они его и искали, да выкопали заразу какую-то с войны. Что-что? Опять не расслышал, а, проводить вас туда? А я не знаю, где клад капитана Полушкина. Что? А, к винокурне проводить, где брандкоманда? Ну, это я запросто. Сейчас корму только задам людишкам моим плесневым, да и пойдем, помолясь. Недалеко тут, за час управимся.

Часть третья. Темное царство. Глава 8

10110

Заметенный снегом ручей вел нас через мертвый лес. Гниль, поразившая деревню, перекинулась и на него. Деревья превратились в скелеты. Рухнувшие стволы рассыпались серой трухой. К счастью, наступившие холода убили Гниль раньше, чем она успела охватить весь лес целиком, и вскоре среди мертвого частокола стволов начали попадаться первые зеленые ели.

– Гниль тепло и влагу любит. А в этих краях зиму она не выдерживает, – пояснил наш проводник, косясь на деревья.

– Как же она не выдерживает, если люди Толстобрюкова ей заразились, копая землю?

– Так Оболоцк же. Болота кругом, торфяники, ключи бьют горячие. Там плесень под черной водицею часа своего и ждет.

Разговор оборвался. Меня передернуло. Снег впереди подтаял, открыв вмерзшего в лед лося. Заплесневевшего лося. Полусгнивший, он бессмысленно глядели в небо белыми заледеневшими глазами.