он все еще на грани банкротства, хотя пост городского головы, скорее всего, поможет удержаться на плаву. Как и мои инвестиции. Я решила плотнее с ним сотрудничать. Это дело весьма выгодно.

– И последний подозреваемый – Чистяков-Скоблинский. Присвоив исследования доктора, завершив их и начав утихшую эпидемию заново, он мог бы забрать себе славу победителя Гнили.

– Но него же есть собственный плесневик в больнице, – уточнила Аида.

– Не думаю, что его можно так уж легко выпустить в город. Да и доктор, насколько я помню, разрешила растить его лишь недавно. – Я пожал плечами.

– Итак, их четверо. – Аида прищурилась. – Купец, священник, правитель и лекарь.

– Нет, – перебила ее Ариадна, – уместнее сказать, невиновный, невиновный, невиновный и виновный. Так звучит куда более интересно. Виктор, если когда-нибудь сядете писать воспоминания, обозначьте это дело именно так.

– Три нуля и единица, может, хотя бы?

– Виктор, если бы этому делу стоило так называться, я бы так и сказала. Впрочем, мы отвлеклись. Есть еще то, что мне непонятно. Убийца Луччевской заполучит плесневика. Но что он собрался с ним делать? Он сильно живуч? Какого он размера?

– Кто знает. – Аида развела руками. – Зависит от того, сколько еды он впитал. Бывают и под тонну. А что до живучести: разрывные пули и огнеметы нужны, или хотя бы коктейли с зажигательной смесью.

– Да... Нам нужно больше улик. – Я побарабанил по столу. – Начнем с опроса Толстобрюкова...

– Он сейчас в отъезде. У него сделка по покупке нового рыбозавода. Знаете, а приходите завтра ко мне на ужин. У меня будет и Толстобрюков, и Грозов. Пожалуй, и Чистякова-Скоблинского смогу пригласить, да и Лазуриила тоже. Он давно со мной о вере поговорить хотел. Отвратить от падения во тьму. Так что завтра приходите. Но учтите: я все еще помню про кофе.

Мы попрощались. Я отправился в городской архив искать в сведениях об эпидемии хоть малейшие зацепки. Ариадна, взяв у меня денег, ушла в букинистическую лавку, сказав, что ей очень срочно нужно изучить какие-то книги. Какие, объяснять она не пожелала.

Вечером мы Владыкой гуляли по берегу Мертвого залива. О скалу, на которой высился монастырь, бились серые волны. Клубился дым: внизу к маленькой пристани шли с грузом рыболовецкие паровые катера монахов.

– Стар я стал, Виктор. Стар. Все прошло. – Лазуриил тяжело вздохнул. – Раньше как хорошо было... Я же в пятнадцать лет в Оболоцк приехал. Город тут только-только возник. Да что город. Деревенька была. Все друг друга знали. Жили одним миром. Сколько всего тут случалось... Сорок лет назад, представь, Дьябол приходил сюда. Что? Не веришь? Ну зря. Принесли его течения из самого Северного ядовитого океана. Собой он был, что дева юная, да только дева та о ста пастях была. Видишь, там, внизу, где пристань – ходы? Они от тоннелей, что под фортом остались. В этих ходах Дьябол и поселился. Ночами он лишь выходил, нырял во холодную глубь и говорил с нами оттуда, и слова его были сладкими, как грех. Много людей по его зову ушли тогда в черную воду. Матери с детьми, отцы, старики, Владыко прошлый сгинул. А я кем тогда был? Послушником сопливым. Но надежды-то в Оболоцке уж не стало. Укрепил я свой дух тогда молитвами, запостил себя, надел на шею лампадочку с нефтью чистой и багор в руки взял. И спустился я прямо сюда, во чрево скальное. И говорил со мной Дьябол и прельщал, и облик мне казал девы юной, да ничего я не видел, кроме света в лампаде, и ничего не слышал, кроме молитв собственных. Не брала Диабола сталь попервой, я до рассвета самого забивал его. Выл он так, что над Оболоцком в тот день дважды солнце гасло, но молитвой и багром одолел я его, низвергнул в вечную тьму.

Владыко Лазуриил улыбался, вспоминая, и я не понимал, было ли то, про что он говорил, на самом деле или старик уже тихо уплывает своим разумом в какие-то светлые дали.

– Знаешь, Виктор, пока я молод был, пока чудеса являл, как чисто мы жили в Оболоцке. Царство Света у нас в городе было.

– Вы и сейчас являете, вот вас ни пулей, ни штыком солдаты взять не смогли.

– Ну, сравнил чудеса и вериги железные, которыми я плоть смиряю. Ну в самом деле. Нет, раньше чудеса настоящие были. Без фальши. И люди видели их. И люди внимали мне. И слушали они писание и жили по нему, и не было места в городе для обид и распрей. Но год идет за годом. Посмотри на горизонт. Видишь, дымный он? А когда я молод был, таким светлым казался. А что теперь стало? Петрополис... Пятно тьмы в Светлом Царстве. Подступает к нам Город-зверь. Дьябол в златых одеждах сидит на плечах жителей его, алчность фундамент ему, жадность – стены его, а гордыня венчает ему золотые крыши. Нет на его дымных улицах живых людей. Только мертвецы ходят с бьющимися сердцами, заражая ядом разложения тех, кто прибывает в столицу. Смиренные рабы Господа, попадая туда, забывают о небе. Зверь-город развращает всякого, кто селится в нем, обрекает на падение в ад после смерти.

– Даже меня? – чуть ухмыльнувшись, уточнил я у Лазуриила.

– А ты что, особенный какой-то? Или на мундир свой надеешься? Умрешь ты, Виктор, ляжешь во гроб. Отпоют тебя, отдымят и отправят в очистительный огонь крематория. Пламя взовьется, плоть твоя грешная, мундир государев, все отгорит, черным дымом станет, и только душа твоя лучом светлым вознесется в лазурь зенитную. Увидишь ты все семь небес, светом кипящих.