Могучие древние стволы прикрывают полянку от ветра, поэтому чаша не заметена — лишь наполнена снегом, словно зима приготовила для себя пиршество.

— Это жертвенник, — негромко объяснил игрок. — Жертвенник Богини-Матери. Ей поклонялись в Темные Времена.

Маринга осторожно подошла к чаше. Протянула руку, но не рискнула дотронуться до выщербленного камня. И вдруг вскрикнула:

— Ой, кровь!

Челивис подошел ближе. Вгляделся в замерзшие на кромке чаши темные брызги.

— Птица… не бойся, светлая госпожа, какой-то хищник сожрал птицу. Вот, перышко торчит из снега…

— О-о, верно! Как он ее поймал… прямо на жертвеннике…

— Не думаю, что поймал. Наверное, кто-то из крестьян, поохотившись, поделился дичью с Богиней-Матерью. Мужики стараются не ссориться ни со старыми, ни с новыми богами. А приношением пообедала куница. Или хорек.

— Что нам до богов Темных Времен? — напряженно, звонко сказала Маринга. — Эта каменная… посудина — веха на пути. Вряд ли поблизости найдется вторая такая.

— И верно, — откликнулся Челивис. — «Вехой тебе будет Чаша Забытой Матери…» Значит, верно идем.

И побрел в прежнем направлении, протаптывая в неглубоком снегу тропку для своей спутницы и про себя восхищаясь смелостью девушки и ее твердостью в вере. Сам-то Челивис был порядком суеверен, знал за собой такой грех…

А за его спиной Маринга поспешно выдернула из рыжей косы темно-синюю ленту. Поднесла ее к губам, что-то прошептала. Сунула ленту в снег на жертвеннике.

И побежала догонять Челивиса.

* * *

Чтобы отогнать злобные мысли, Подранок ушел во двор, уселся на скамью, устремил взгляд в темнеющее небо над бревенчатым частоколом. Но сердце четко и холодно стучало: «Убей. Убей. Убей…»

Пусть подонок из Рода Вейор расплатится за свою подлость. Пусть в голос завоет над мертвым сыном.

Да, Подранок ни разу в жизни не поднял руку на ребенка. Но к нему сквозь годы летит плач сына, сгоревшего в люльке. Кричит сын, надрывается: не спас, отец, так хоть отомсти!..

Единственная достойная месть Гилазару — убить его отродье…

А отродье и здесь разыскало Подранка!

Мальчуган спрыгнул с крыши бани, лукаво и с гордостью глянул на своего нового взрослого знакомца: мол, смотри, как я умею! И Подранок невольно подумал, что этот паршивец и впрямь не трус: банька высокая, не всякий карапуз решится оттуда сигануть.

— Ноги не переломаешь? — спросил он, стараясь, чтобы голос не звучал враждебно.

Кажется, получилось: паршивец понял эти слова как разрешение начать разговор. И с готовностью уселся рядом на скамью.

— Не переломаю! У нас дома на заднем дворе растет яблоня, так я с третьей ветки спрыгиваю!

Подранок подумал с горечью: зря люди говорят, будто дети чутьем отличают злых людей от добрых. Так, дескать, их боги от зла берегут… Ну и какое чутье бережет вот этого огольца — раскрасневшегося, растрепанного, в перемазанной шубке? Сидит, глядит с доверчивым восхищением на отважного наемника, который носит два меча и видел вблизи живых троллей…

Но если он, Подранок, решится убить этого мальчишку из Рода Вейор, то ведь не на постоялом дворе он это сделает! Паршивца надо куда-нибудь увести, а для этого придется его приручить…

И разбойник спросил дружелюбно:

— А что молодой господин делал там, на крыше?

— Троллей высматривал, — сообщил молодой господин. — Нурнаш их сто раз видел, а я ни разу.

— Нурнаш — это хозяйский сынишка?

— Ну да. Он и с ящерами дружит, и троллей видел… а ведь ему четыре года! — в голосе Гилани звенела горькая зависть. — А у троллей есть мечи?

— Нету. У них из оружия только дубинки да камни.

— Тогда они не страшные?

— У них прочная шкура, меч не берет. И они очень сильные. Я видел, как двое троллей подняли обломок скалы величиной вот с эту баню.

Глаза мальчишки сверкнули. Он плотнее уселся на скамье, всем своим видом показывая, что никуда не уйдет, пока не услышит эту чудесную историю.

А Подранок с отчаянием понял, что не сможет убить мальчугана. Рука не поднимется.

Но от мести он не отказался. В конце концов, ему нужна не жизнь ребенка, а кровавые слезы его отца. Мальчика можно увести отсюда… продать, скажем, в рабство. Куда-нибудь в чужие земли. И крови на руках нет, и сволочь Гилазар узнает, что такое одиночество и смертная тоска…

Подранок усмехнулся и начал:

— Когда я служил в королевском войске во время войны с Грайаном, послали нашу сотню на берега Хейозарны, Бешеной реки. Какой только нечисти в тех краях не водилось! Пришлось встречать и Подгорных Людоедов, и Бродячие Кусты. А тролли как-то к нам среди ночи пожаловали. Целой стаей. У них, видать, с ужином не заладилось, вот они и решили в нашем лагере закусить. Но у нас часовые на посту не спали, а сотник был толковый: с вечера мы столько валежника запасли, что хоть всю зиму грейся… Как запалили мы эту груду валежника, да как ударили по тварям зажигательными стрелами — в глаза метили!.. Да еще для пущего вражьего страху мы вопили так, что река чуть вспять не пошла, вверх по течению. Тролли удирали — скалы от топота гудели.

Гилани вскочил со скамьи. На вдохновенной, счастливой физиономии ясно читалось, что мальчишка сейчас на берегу Хейозарны, метит зажигательной стрелой в глаз чудовищу. Он испустил такой победный, гневный вопль, что шедшая мимо в погреб Дагерта шарахнулась в сторону, а потом укоризненно покачала головой.

Успокоившись, мальчик глянул рассказчику в лицо и от всей души сказал:

— Хочу увидеть троллей. Хоть одного. Очень хочу.

Разбойник отвел глаза и сказал мягко:

— Кабы я знал, что ты не из болтливых, я б тебе их завтра показал. Знаю, где они часто ходят. Здесь недалеко.

* * *

Жайсина поправила на локте корзинку с мелкой рыбешкой.

— Свежая, из пруда, — пожаловалась она племяннице. — Ушицу бы из нее сварить, а велено переводить на эту тварь. Все равно ведь сдохнет…

— Ой, тетечка, почему сдохнет?

— А не лопает совсем. Хозяин ей и рыбу совал, и мясо, и цыплят живых… не жрет! Шипит, плюется и тоскует. По всему видать, в Джангаш она поедет чучелом.

Айки жалобно вздохнула. Тетка на нее неодобрительно покосилась. Нет худого в том, что девочка попросила показать ей и ее друзьям невиданную зверушку, но кукситься зачем?

Певец Айки обошел небольшую бочку:

— Камень на крышке — чтоб зверюга не выскочила?

— Ну да.

— А не задохнется?

— Не должна бы. В крышке щели.

Дождик уже снимал камень с крышки.