Потом она вылезла из мешка, чтобы глотнуть столь необходимого ей воздуха, и попробовала еще его поласкать.

Это заняло очень долгое время. Вначале она чувствовала ужасное смущение; затем немного привыкла и начала расслабляться, думая, что хотя это и был очень нескладный и неудовлетворительный заменитель секса, но, в конце концов, она делала что-то нужное. По крайней мере пыталась как-то бороться с их затруднениями. Потом она начала думать, что он никогда не кончит, что она недостаточно искусна или недостаточно нежна, чтобы довести его до оргазма, и эта мысль повлекла за собой зияющее чувство провала.

Однако он гладил ее по шее и плечу, воодушевляя, и вот, наконец, задышал уже по-настоящему тяжело. Потом он застонал в темноте, она осторожно пощупала его член и ощутила, как он пульсирует.

Влага на ее пальцах была липкой и какой-то дурацкой, и больше всего напоминала машинное масло. Она уже видела прежде мужское семя, ей был даже знаком его особый, странный запах, но никогда в жизни оно не касалось ее кожи. Это была интимная телесная жидкость. Интимные телесные жидкости очень опасны.

— Мне двадцать шесть лет, — проговорила она, — и это первый раз, когда я прикасаюсь к этой штуке.

Он обхватил рукой ее плечи и привлек к себе.

— Моя милая, — тихо сказал он. — Дорогая моя, это не принесет тебе вреда.

— Я знаю. У тебя нет вирусов. Ты не болен! Ты самый здоровый человек из всех, кого я знаю!

— Ну, у тебя нет способа проверить это.

— Ты когда-нибудь занимался с кем-нибудь сексом без презерватива?

— Нет, никогда; нет конечно!

— Я тоже. Тогда откуда у тебя может взяться венерическое заболевание?

— Ну не знаю. От переливания крови, например. Или внутривенных инъекций. В конце концов, я мог и соврать тебе насчет презервативов.

— Ох, бога ради! Ты не умеешь лгать, я ни разу не слышала, чтобы ты соврал. Ты никогда не лгал мне!

Ее голос задрожал.

— Я не могу поверить, что вот я знала тебя все это время, и ты человек, которого я люблю больше всего на свете, и тем не менее я никогда по-настоящему не знала об этой вот простой вещи, которую ты делаешь, об этой простой штуке, которая появляется из твоего тела.

Она разразилась слезами.

— Не надо плакать, сердечко мое.

— Джерри, ну почему мы живем вот так? — проговорила она. — Что мы сделали такого, чтобы заслужить это? Мы не раним друг друга! Мы любим друг друга! Почему мы не можем быть такими, как все мужчины и женщины? Почему все всегда настолько сложно для нас?

— Это просто для защиты.

— Мне не нужна никакая защита от тебя! Я не хочу защищаться от тебя! Я не боюсь этого! Боже мой, Джерри, это та часть моей жизни с тобой, которой я не боялась никогда! Это то, что у нас есть действительно чудесного, то, что мы действительно умеем делать хорошо.

Джейн прижалась к нему и всхлипнула.

Джерри держал ее в своих объятиях долгое время, пока она тряслась и плакала. Наконец он принялся осторожно снимать поцелуями слезы с ее разгоревшегося, припухшего лица. Они встретились губами, и внезапно она ощутила настолько интенсивный прилив страсти, что ее душа словно стекла с ее губ. Джейн скользнула поверх него, в лужицу остывающей липкой влаги, и сунула его член в свое мучимое болью, снедаемое желанием тело.

И это было действительно больно. Она вовсе не чувствовала себя лучше, она была больна, у нее была молочница. Ее жгло и щипало, но далеко не настолько, чтобы заставить прекратить. Удерживая равновесие, она вытянула руки и принялась раскачиваться на нем в темноте.

— Juanita, yo te quiero[50].

Это было настолько совершенной, настолько опьяняющей вещью, какую он только мог сказать в этот момент, что она потеряла всякий контроль над собой. Она ушла за пределы боли, в полное безумие. Это длилось, возможно, сорок секунд — сорок эонов в самом горячем тантрическом кругу нирваны. Ее ликующий вопль еще звенел у нее в ушах, когда он схватил ее за бедра с такой силой, что на них наверняка остались синяки, и вогнал себя в нее снизу, и кончил, пульсируя где-то в самой ее глубине.

Джейн соскользнула с него, вымотанная, взмокшая от пота.

Боже мой, — выговорила она.

— Я не мог себе представить, что это будет так. Он казался ошеломленным.

— Да, — задумчиво сказала она, — это было вроде как… быстро.

— Я не мог ничего поделать, — отозвался Джерри. — Я не знал, что ощущения будут такими интенсивными. Это как будто что-то совершенно другое.

— Правда, милый мой? Так тебе было хорошо?

— Да. Очень. Он поцеловал ее.

Она совершенно успокоилась. Все стало ясным и прозрачным. Прежнее истеричное, пронзительное нытье туго натянутых нервов исчезло без следа, сменившись чем-то наподобие нежной вибрации струн ангельской арфы, тронутых осторожной рукой. Во всем внезапно появилась немалая толика доброго здравого смысла.

— Знаешь, Джерри, я тут подумала — может быть, это все из-за латекса?

— Что?

— Может быть, это из-за презервативов у меня проблемы со здоровьем? Вдруг у меня аллергия на латекс, или из чего их теперь делают, и именно поэтому у меня и началась вся эта ерунда.

— С чего это у тебя вдруг могла возникнуть аллергия теперь, когда прошел уже целый год?

— Ну как же, — сказала она, — от многократного контакта с аллергеном.

Он засмеялся.

— Знаешь, у меня ведь действительно бывают аллергии — то есть не настолько, как у Алекса, но парочка все же есть. Мне кажется, с этого времени нам всегда надо заниматься любовью именно так. Это хорошо, это приятно, это просто здорово! Вот разве что… ну, мы гут все промочили. Но это ничего.

— Джейн, если мы всегда будем заниматься любовью 'вот так, ты забеременеешь.

— Елки-палки! Об этом я даже не подумала!

Эта идея изумила ее. Она может забеременеть. Зачать ребенка. Да, это ошеломляющее событие действительно могло произойти; не оставалось больше ничего, что могло бы помешать этому. Она чувствовала себя совершенной дурой, что не подумала об этом сразу, однако так оно и было. Длинные тени болезни и катастрофы заслонили от нее саму идею чего-то подобного.

— Совсем как было у людей раньше, до контроля рождаемости. — Джерри рассмеялся. — Возможно, нам следует считать, что нам повезло. Стояли бы сейчас тридцатые годы девятнадцатого века, и ты была бы задолбанной жизнью профессорской женой, обремененной пятью ребятишками.

— Пять ребятишек меньше чем за год, вот как, профессор? Да вы парень не промах!

Джейн внезапно зевнула, сладко и протяжно. Сон уже подкрадывался к ней, и это был наверняка отличный сон.