После падения Севастополя орудия замолчали, но до мира было еще далеко, просто бои теперь велись на дипломатическом фронте. Поначалу и здесь дела у русских складывались скверно. Австрия заняла по отношению к России еще более жесткую позицию, чем прежде, а прусские родственники императора Александра отклонили предложение Петербурга заключить с Россией дружественную конвенцию, лишь на словах пообещав, что Пруссия не станет активно действовать против России. Зато у Лондона и Парижа появился новый и очень опасный для русских противник – Швеция, подписавшая с Великобританией и Францией союзный договор.

К счастью для России, в это же самое время наметились и первые разногласия в рядах противников. Неожиданно для русских дипломатов на контакт с ними вышли французы. Причин тому несколько. Во-первых, самолюбие Наполеона III с падением Севастополя было полностью удовлетворено, и императору не терпелось поскорее водрузить на свою голову лавровый венок победителя и прокатиться под триумфальной аркой. Во-вторых, Англия и Австрия не считали возможным, как того хотел Наполеон, пересматривать старые общеевропейские договоренности, ущемлявшие интересы Франции, и даже, как минимум, обсуждать его любимую идею восстановления Польши.

В подобной ситуации, сделали резонный вывод французы, продолжение тяжелой войны отвечало бы интересам только Лондона и Вены, но не Парижа, а значит, самое время ставить в войне точку: позиции России ослаблены, позиции Франции, наоборот, укрепились, а аппетиты англичан и австрийцев разумно умерить.

Вступив в тайные сношения с русскими, Париж обещал Петербургу поддержку на будущих мирных переговорах, но одновременно настаивал на том, что и Россия должна проявить гибкость. Наполеон III напоминал, что войну можно закончить лишь двумя способами – либо вести ее до полного истощения сил одной из воюющих сторон, либо зафиксировать относительное равновесие между ними без посягательств на их честь. Пока, убеждал Наполеон, возможен второй вариант. Россия потеряла в Крыму Севастополь, но покрыла себя славой, а главное, заставила противников заплатить за победу очень дорого. Что будет, однако, в будущем? Все преимущества на стороне коалиции. Уже в следующем году, не вторгаясь в глубь российской территории (история показала, чем чревата подобная авантюра), Англия и Франция могут нанести немалый урон России на Балтике. Англичане и австрийцы, резюмировал французский император, только обрадуются упрямству русских.

Доводы Наполеона III в Петербурге выслушали внимательно. После долгих и болезненных дискуссий в русской столице пришли к выводу, что продолжать войну в сложившейся ситуации невозможно. Неравенство сил было слишком очевидным: у России – 65 миллионов населения, у союзников 108. Несопоставимы также промышленные потенциалы противников и состояние их финансов: расстроенное русское хозяйство не могло уже вынести тяжести военных расходов.

Приходилось учитывать и другие немаловажные обстоятельства. В частности, обстановку в Польше и Финляндии. Продолжение войны могло закончиться очередным восстанием в Варшаве. Да и финны явно тяготели к Швеции. Пока Стокгольм занимал нейтральную позицию, это не пугало, но теперь шведы стали союзником Англии и Франции.

Сделав еще несколько безуспешных попыток поторговаться и натолкнувшись на жесткое сопротивление Англии и Австрии, Россия наконец согласилась сесть за стол переговоров на продиктованных ей условиях. Российским уполномоченным на Парижском конгрессе пришлось в ходе переговоров сочетать гибкость и жесткость. С немалым трудом им удалось, например, отклонить требования Лондона пересмотреть вообще все российские права на владение кавказским берегом Черного моря. Помощь здесь, как и обещали, оказали французы – они решительно поддержали Петербург.

Условия Парижского договора, подписанного 18 (30) марта 1856 года представителями России с одной стороны и Англии, Франции, Турции, Сардинии, Австрии и Пруссии с другой, были для русских тяжкими. России запрещалось впредь иметь на Черном море военный флот и военно-морские базы, укреплять Аландские острова на Балтике. Россия уступила Турции часть завоеванной ранее территории. В Азии русским пришлось вернуть город Карс, а также отдать победителям устье Дуная и Южную Бессарабию – ее присоединили к Молдавскому княжеству. Петербургу пришлось также признать коллективный протекторат великих держав над Молдавией, Валахией и Сербией, оставшихся под суверенитетом турецкого султана. Вместе с тем союзники возвратили русским свои завоевания в Крыму, Севастополь снова стал русским.

В целом позициям России Запад нанес серьезный ущерб, а ее роль в решении Восточного вопроса на какое-то время стала второстепенной. Впрочем, в Европе бытовала тогда и иная точка зрения. Англия считала, что русские отделались легким испугом, а французский посол в Вене барон де Буркенэ сказал о Парижском трактате так: «Никак нельзя сообразить, ознакомившись с этим документом, кто же тут победитель, а кто побежденный».

Парижский договор мало кого оставил удовлетворенным. Договоренности больше напоминали вынужденное перемирие, чем мир. Как верно замечали историки, война не принесла решающих результатов. Крымская война велась за то, чтобы перестроить европейскую систему. Старый порядок, порожденный Священным союзом, был уничтожен; но никакая новая система не заняла его место – ни либеральный «концерт» по английскому образцу, ни революционное объединение, о котором мечтал Наполеон III. Вместо этого начался период анархии в Европе, длившийся от Крымской войны до следующей крупной схватки на Ближнем Востоке.

Карл Нессельроде в своей записке, подготовленной по поручению императора, так излагал взгляды Александра II на ситуацию, сложившуюся после подписания мирного договора:

Перед российской дипломатией действительно стояли сложнейшие проблемы преодоления последствий Крымской войны. Из этого «неопределенного», по словам Нессельроде, положения страну выводил уже не он, а новый глава внешнеполитического ведомства, выдающийся русский дипломат, последний канцлер Российской империи князь Александр Горчаков.

О князе Александре Горчакове русские историки обычно отзываются с благодарностью, он действительно сделал для России немало, за редким исключением весьма успешно отстаивая российские интересы на дипломатической арене. Понятную симпатию у любого порядочного человека Горчаков всегда вызывал и своим независимым характером, что являлось редкостью среди тогдашних российских бюрократов, а уж тем более среди дипломатов, по роду своей деятельности склонных к гибкости и компромиссам.