– Орлов… Как хорошо, что ты пришел.

Лопухин говорил настолько тихо, что ротмистру пришлось склониться почти к его губам, дабы не пропустить ни слова.

– Все хорошо, князь. Сейчас тебя вывезут отсюда, а там подлечат – и будешь будто новеньким, – с максимально возможной убежденностью проговорил Орлов.

Корнет словно не расслышал этих слов. Он горячечно, боясь не успеть, зашептал:

– Слышишь, Саша… Мой дядюшка очень просил меня выяснить… Зимой, когда навещал нас… В Пруссии пропали какие-то важные бумаги масонов, дядя подозревает в этом тебя. Говорит, ты по неведению мог их взять… Прости меня, Орлов…

– За что, Михайло? Какое нам дело до каких-то бумаг? Мало ли что просил твой дядя?

А ведь прав был Кондзеровский! Ох, прав! Но Лопухин – малый что надо и ко всей отдающей нехорошим душком истории не имеет отношения.

Неужели бумаги настолько важны, и краткое введение, собственно, все, что удалось разобрать Александру, – правда?

– Ты, главное, поправляйся. Австрияк отбили. Скоро погоним их отсюда поганой метлой. Каждый офицер будет дорог. – Говорить, что старый Лопухин не так уж неправ насчет записок, Орлов не стал. И вообще почти сразу вновь позабыл о них. Любая бумага казалась такой мелочью, когда речь шла о жизни и смерти каждого человека в отдельности и всей страны…

– Выздоравливай. Мы будем тебя ждать, – уже громче повторил ротмистр вслед медленно отъезжающей повозке.

Впрочем, Лопухин потерял сознание еще при погрузке и слышать ничего не мог…

Хоть бы выжил, хоть бы…

«С глубокой грустью довожу до Вас, любезный Александр Александрович, что брат Ваш, корнет лейб-гвардии Гусарского полка Василий Орлов, геройски пал в действительном сражении с французами при Островно…»

Дальше строки расплывались, и читать было трудно.

Долго же шло письмо от знакомого еще по Фридланду лейб-гусара Трощинского! Чуть ли не месяц. И весь месяц братец был как бы жив.

Эх, Васятка, глупое дитятко! Ведь даже не видел тебя в красном гвардейском доломане! Сейчас уже конец августа. И как перенесет новость отец?

Орлов сам терпеливо выдержал несколько дней после Городечно, но потом свалился в лихорадке. И хотя запретил вывозить себя дальше полкового обоза, почти неделю не мог сесть в седло.

Однако что значит рана по сравнению со случившимся? Кто будет следующим? Где сейчас любезный Карлуша? Паша Бегичев? Лопухин?

Орлов не мог знать – в минуты, когда он пытался одолеть несколько строк, рядом с неизвестной дотоле деревенькой Бородино сцепились две армии, чтобы навеки прославить эти места.

И как раз сейчас командир Екатеринославского кирасирского полка полковник Михаил Волков, уже раненный в руку, но еще держащийся в седле, выскочил перед значительно поредевшими рядами кирасир и скомандовал который раз за бесконечный день:

– В атаку!..

Когда же эскадроны тронулись, еще отдельно для Штадена:

– Карл Иванович, левое плечо!

Для верности Волков указал направление, откуда в очередной раз неслась наполеоновская кавалерия.

Штаден, буквально накануне принявший эскадрон после выбытия из строя старших офицеров, послушно стал забирать чуть в сторону, стремясь ударить по атакующим с фланга.

Усталость была такова, что даже могучему барону палаш казался неподъемным, чем-то сродни двуручному рыцарскому мечу. Кираса на Карле в нескольких местах была смята, плюмаж на каске наполовину снесен, но сам барон на удивление оставался целым.

Он всегда относился к везунчикам…

А чуть в стороне, поближе к уже захваченной Курганной батарее, застыл со своими пушками Бегичев. Ядра давно кончились, но каждая из двух пушек еще имела по шесть картечных зарядов, и Павел выглядывал достойную цель, к которой можно подскочить поближе и выпустить последние выстрелы…

Ничего этого Орлов не знал и знать не мог. Расстояния делали связь медленной, а военная судьба каждому сулила свое.

– Ляксандр Ляксандрович, что пишут? – полюбопытствовал Аполинарий.

– Васятку убили, – вздохнул Александр.

– Как?! – Верный денщик давно считал семью барина своей.

– Написано – положил живот свой за Царя и Отечество под Островно. – Будто Аполинарий настолько знал географию!

– А старому барину какой удар! – Не дожидаясь приказа, денщик вытащил бутылку и стакан.

– Себе тоже налей. – Орлов дождался, когда чарки наполнятся, и встал. – Помянем раба Божия Василия. И дай нам Бог такую же осмысленную смерть. Чтобы не в постели, а на поле брани за родную землю.

Эх, Васятка!

Лопухин объявился в полку спустя месяц после злополучного письма. Он был еще бледен, однако упорно пытался казаться молодцом.

– Как ты, князь? – Орлов обнял его радостно, но осторожно.

– Рад, что вернулся, – полной грудью вздохнул Лопухин и посмотрел на новенький, недавно сшитый доломан ротмистра. – Поздравляю!

На шее у Александра висел новенький орден Святой Анны.

– И тебя. – Орлов сообщал радостно, как сообщают новости приятным сердцу людям. – За Кобрин – поручиком, за Городечно – Золотой саблей.

Глаза Лопухина блеснули. Он еще не успел до конца усвоить радостную новость, а Орлов уже взахлеб сообщал:

– Наградили воистину по-царски! Тормасова – Георгием второй степени. Графу нашему дали шпагу с алмазами и генерал-лейтенанта. Ефимович получил Владимира третьей степени. Мадатов – полковника и алмазы к Анне. Я – Анну второй степени и Золотую саблю. Мезенцев – Владимира.

Лопухину оставалось кивать, радуясь за сослуживцев.

– А Огейчук? – Имя простого гусара естественно, будто так и надо, прозвучало среди имен офицеров.

– Знак Военного ордена, – понимающе отозвался Орлов.

Как не испытывать определенных чувств к тому, кто сумел вывезти из схватки твое беспомощное тело?

– А больше всех отличился Буксгевден, – продолжал сообщать накопившиеся новости Орлов. – Мы тут с Ламбертом немного пошалили у неприятеля, так наш молодой граф со своим взводом умудрился захватить все три знамени австрийского полка Орнелли. Начальство в полном шоке. Полк этот здорово помог нашей пехоте под Аустерлицем. Неудобно как-то. Да и наверху решили, что австрийцев вновь можно сделать из врагов союзниками. Теперь собираются передать знамена обратно Шварценбергу с заверениями в самых дружественных чувствах. Словно ничего и не было.

Лопухин невольно присвистнул. Воистину, прихотливы пути политической логики! Враг в Москве, а тут тем временем решают, как переманить часть его армии на свою сторону, словно изгнание Наполеона не за горами и наступило время думать о будущем.

Или действительно наступило? Кто не думает о будущем, рискует его не дождаться.