обладаем… огромным количеством информации… о паранормальных явлениях среди первобытных сообществ как в описаниях путешественников, так и в монументальном труде Тайлора „Примитивная культура“ [англ.: Primitive Culture]. Тайлор, однако, не проявляет никакого интереса к вопросу (либо считает его выходящим за рамки его исследования) о том, являются ли паранормальные явления, в которые верят сами примитивные народы, либо те, что наблюдаются и среди просвещенных народов, плодом реального опыта. Но это вопрос совсем не напрасный. Наряду с такими антропологами, как Томас Хаксли и Герберт Спенсер, вместе с их последователями и популяризаторами, Тайлор строит, на основе этнологии, теорию о происхождении религии. Этнология считает, что происхождение религии является результатом примитивных и ошибочных умозаключений о некоторых биологических и психологических явлениях, как нормальных, так и сверхъестественных.* Эти умозаключения привели к представлению о духах. То есть если сверхъестественные феномены (ясновидение, телепатия, призраки мертвых и умирающих и т. д.) являются плодом реального опыта, то заключения, которые выдвигает примитивная философия на основе этого опыта, могут быть в достаточной мере ошибочными. Но заключения, сделанные материалистами, отрицающими сверхъестественные явления, будут – позволим себе сказать – в той же степени неполноценными». Тем самым Ланг заявляет о том, что паранормальные явления есть «естественные явления», поддающиеся наблюдению и эксперименту современной науки таким же образом, как они были предметом наблюдения и умозаключений со стороны первобытных сообществ, и формулирует предположение о том, что совместная работа паранормальной психологии и религиозной этнологии может, с одной стороны, привести к более обширному пониманию естественных причин возникновения магической и анимистической идеологии, а с другой – привести к расширению горизонта современного научного материализма путем принятия во внимание целой серии позитивных фактов, до этого момента не представляющих интереса для «науки». Стоит подробнее остановиться на этом высказывании Ланга, так как его позиция приобрела статус парадигмы для того второстепенного направления этнологии, что проявляет интерес к «магическим силам». Можно представить, конечно, будто бы паранормальные явления – это явления естественные; более того, лучше считать их именно таковыми, для того чтобы убедиться в их реальности. Ошибка заключается в попытке обосновать их с точки зрения натурализма, забывая о том, что это культурные явления, принадлежащие определенному историческому универсуму, в котором они родились в качестве формы выражения экзистенциальной драмы. Вместо того чтобы вызывать в нас воспоминания об этой драме (присутствие, которое желает быть в мире) и считать сверхъестественные силы моментом ее развития, мы переносим таким образом на магический мир наши естественно-научные представления и предполагаем, что магический человек наблюдал за паранормальными феноменами таким же образом, как мы наблюдаем за явлениями природы, и на их основе построил свои заблуждения. Вместо того чтобы воссоздать магическую связь «присутствие и мир», которая, помимо прочего, находит свое выражение и в паранормальной реальности тоже, мы вменяем магической эре наше присутствие, раз и навсегда решенное и гарантированное, в мире, который уже дан, забывая о том, что настоящая проблема кроется не в магическом человеке, который наблюдает паранормальные явления, а в присутствии. Присутствие, все еще поглощенное определяющим процессом магической драмы, производит, определяет и регулирует эти паранормальные феномены, выражая с их помощью свою экзистенциальную драму. Корень заблуждения состоит в догматическом убеждении, обусловленном продолжительной эффективностью реалистического мировоззрения, будто бы «существует» природа как данность, естественная или паранормальная, привычная или необычная, и будто бы «существует» присутствие, единогласно определенное согласно модели, предложенной западной цивилизацией: это присутствие в определенный период будто бы было в состоянии наблюдать паранормальные явления (такие как, например, магия), а потом удивительным образом вовсе или частично потеряло такую способность, как, например, в случае цивилизованного человека. Но особенность магического мира заключается именно в отсутствии мира и присутствия как данности. Они являются ядром культурной проблемы, поглощенной задачей определения, согласно мысли, изложенной в предыдущей главе[348].

Естественно, эта проблема совершенно чужда Лангу: он не выходит за рамки проблемы утверждения факта. Несмотря на эти ограничения, заслуга Ланга заключается в том, что он определил связь между этнологическим и паранормальным явлением и выдвинул гипотезу их интеграции. Как этнолог, Ланг считает, что этнологические доказательства дают основания для веры примитивных народов в паранормальные явления, но как сторонник психологического толкования, полагает парапсихологические доказательства допускающими веру в реальность подобных явлений; и, наконец, выступая в обоих ипостасях, подчеркивает, что этнологическое единообразие паранормальной феноменологии и ее согласованность с соответствующей феноменологией цивилизованной культуры запрещают нам ограничиваться общим утверждением о простой идеологической аналогии, как это сделал или намеревался сделать Тайлор[349]. Что касается результатов исследования Ланга, то он распространяет на паранормальные факты сферу влияния психических феноменов, которые должны были породить анимизм: таким образом, метагномические феномены в целом и телепатические галлюцинации в частности, «мистические» движения объектов и мнимые вмешательства должны были внести свой вклад в генезис анимистической идеологии. Хотя и не выражая какого-либо суждения о том, является ли телекинез на самом деле паранормальным явлением, он выдвигает гипотезу о том, что подобные феномены могли способствовать формированию фетишизма, то есть веры в то, что дух может вселиться в какой-либо объект и действовать, общаться и заявлять о себе через него[350]. В глаза бросается примитивность и неоднозначность таких выводов, по крайней мере, в той форме, в которой Ланг старается их представить, несмотря на то, что речь, как обычно, идет о генезисе магическо-анимистической идеологии на основе наблюдаемых явлений, а не духовных и культурных условий, благодаря которым сами факты не только становятся возможными, но и обретают свой смысл.

Кажется, что сам Ланг не в состоянии извлечь ожидаемую пользу из своих утверждений относительно «проблемы магических сил». Странным образом он продолжает воспринимать магию как комплекс исключительно субъективных феноменов: вместе с Тайлором он утверждает, что «примитивный» человек, начав устанавливать ассоциации между вещами, которые в действительности имели связь, позже пришел к тому, что вывернул эти отношения наизнанку, заблуждаясь в том, что умственная ассоциация предполагает схожую взаимосвязь в реальности[351], из-за чего возникли предсказания или поиски причинно-следственных связей между событиями с помощью приемов, которые мы сейчас считаем глубоко субъективными[352]. Иначе говоря, примитивный человек время от времени оказывался в состоянии обезумевшего фанатика. В суждениях Ланга о магии в целом паранормальная феноменология необъяснимым образом остается в забвении.

Мы наблюдали, как естественно-научный взгляд на паранормальные явления, выходящий за свои пределы, рискует перенести на «примитивные народы» наше отношение «наблюдателей» и «исследователей» по отношению к этим явлениям, тем самым упуская из виду, что культурные условия, благодаря которым эти явления зарождаются, исторически далеки от естественно-научного подхода. Но тот же самый дефект историчности